— Еще день, Пэтти, может быть, два.
Смеясь, она пошла обратно, туда, где ее держали.
Когда Бенни вернулся в свою камеру, коп облокотился о решетку и спросил:
— Подумал уже о залоге?
— Сколько?
— Ну, я скажу тебе, приятель. Если хочешь, чтобы все дело осталось между нами, сойдемся на пяти сотнях за вас обоих, за освобождение под залог.
— Под залог?
— Именно. Ну а за мое доброе отношение можешь внести небольшое пожертвование на церковь. Я ее прихожанин. Они делают добрые дела в городе, знаешь, особенно тут, в тюрьме. Красят решетки, пекут пироги для гостей…
— Что-то я тут не видел никаких пирогов.
— Так ведь сейчас не Рождество, приятель. Пекут к Рождеству.
— И сколько им, по-твоему, надо?
— Я бы сказал, тысячу.
Бенни подскочил и вцепился в решетку:
— Ах ты, гад вонючий! Где мне взять тысячу?
— Там же, где взял те пятьсот, что мы нашли у тебя в кармане при обыске.
— В кармане? Это все, что у меня есть!
— Было. В протоколе про них ничего не сказано, парень.
— Почему, ты, поганый слизняк…
— Тише, тише. Теперь насчет тысячи. Просто положи ее в конверт с надписью: «Пожертвование Четвертой Христовой Евангелистской конгрегации», запечатай и отдай мне. А я передам. Пятьсот за освобождение под залог, конечно, отдельно.
— А я обратно их получу?
— Разумеется. Я их тебе перешлю, когда вычеркну все обвинения из протокола.
— Тысяча за пару дней — неплохо, приятель. Неприятности не боишься накликать, когда вокруг столько соблазнов? И когда я выйду из тюрьмы?
— Я тебе вот что скажу. Только попробуй вернуться когда-нибудь в город, увидишь, что станет с обвинениями, которые я вычеркну из протокола.
Но Бенни больше не слушал. Как только люди показывают ему свою слабость, он опять встает на ноги. Слабостью этого копа была простая и грубая жадность.
— Пойди в «Вестерн Юнион», — сказал он через какое-то время, — и спроси, есть ли мне денежный перевод.
— На какую сумму?
— Просто спроси. Если есть, все твое.
Нелегко было ждать, а коп не появлялся до вечера.
— Ничего у них нет, — объявил он. — Может, думаешь, ты слишком умный?
Бенни даже не встал с топчана.
— Чего тут умного — заставлять тебя бегать по городу, а самому торчать в твоей вшивой тюрьме? Должны прийти бабки, я жду их. Денек обождем: я — потому что не могу выйти, ты — потому что у тебя вид голодный. — И отвернулся к стене.
Но коп не уходил.
— Еще кое-что, приятель, — хрипло зашептал он. — Из туристского лагеря звонила леди. Говорит, слышала страшную бузу, а потом, говорит, видела, как из твоего коттеджа вышел мужчина с забинтованной головой, таща с собой кого-то, вроде бы пьяного. Ну, думаю, может, все это тебя касается.
