Написаны они в традиционной манере, за которую в Ирландии цепко держатся еще и в наши дни. Сейчас этот стиль кажется до смешного ходульным и взвинченным. В романах Шоу не чувствуется присутствия его недюжинных сил, но специфический юмор Шоу нет-нет да проскочит. Вот, к примеру, слоняется под сводами Вестминстерского аббатства молодой герой его первого романа «Незрелость» Смит, в образе которого нетрудно узнать самого автора. Возбужденное состояние Смита передается таким образом: «Тихая поступь, горящий взор и сосредоточенное спокойствие подскажут проницательному наблюдателю, что перед ним законченный атеист».
Действительно, в то время Шоу заболел воинствующим атеизмом. Однажды на холостяцкой вечеринке в Кенсингтоне он услышал, что некто, глумившийся над миссией Муди и Сэнки, был казнен праведным божьим гневом и домой доставлен на ставне. Завязался спор. Один из спорщиков, настроенный весьма евангелически, заявил, что Чарльз Брэдлоу, самый грозный атеист среди сторонников светской школы, публично-де вынул часы и призвал Всемогущего поразить его насмерть. Брэдлоу дал Всемогущему пять минут — пусть докажет свое существование и несогласие с атеизмом. Тут же один из гостей принялся заверять, что Брэдлоу не делал ничего подобного и публично, мол, опровергал эти бредни. Шоу взорвался: такой поступок в характере Брэдлоу, а был он в действительности или не был — это не важно: «Я добавил, что упущение никогда не поздно поправить — ведь я же разделяю мнение Брэдлоу: ужасно глупо верить, что в естественный порядок вещей может капризно вмешиваться вспыльчивое и обидчивое сверхъестественное божество. А посему… — и здесь я вынул часы. Это возымело мгновенное действие. Никто не стал дожидаться результатов опыта — ни скептики, ни святоши. Напрасно призывал я благочестивых положиться на зоркий глаз божественного метателя молний, на его справедливую длань, отделяющую виновного от невиновного. Напрасно призывал я скептиков согласиться с логическими выводами их мировоззрения: когда дело пахнет молнией — скептиков не бывает. Страшась стремительного распыления гостей, если я возглашу нечестивый вызов, и перспективы остаться наедине с неверным, осужденным к смерти в течение пяти минут, наш хозяин вмешался и запретил эксперимент, умоляя всех переменить тему разговора. Я, конечно, уступил, не преминув заметить, что, хотя страшные слова не были произнесены, они отчетливо стояли в моем сознании, и, стало быть, сомнительно, чтобы, заткнув мне рот, собравшиеся отвели кару небесную. Но выяснилось, что все уже считали происшествие благополучно исчерпанным: мысли мои не имеют значения, коль скоро вслух ничего не было высказано. И только главарь евангелической группировки казался озабоченным, пока не истекли пять минут».
