— Теперь эту могилу я и сам вряд ли отыщу, — с горечью закончил Денис рассказ об отце. — Не добрый момент и мне сейчас ловчиться на побывку, пусть и на самую малую…
Комбат, сидевший на орудийной станине, молчал и нельзя было понять, слушал ли он наводчика, или думал о чем-то, своем: что будет с ним самим, Донцовым и со всеми, кто сейчас окапывается и готовится к встрече с противником.
— А кем ты, Донцов, работал до призыва? — после долгого молчания спросил Лютов.
— Механиком МТС, — с излишней поспешностью ответил Донцов, будто этот вопрос и должен был последовать за его рассказом.
— И за отца мне отвечать не пришлось. Тайна его гибели так и осталась тайной…
— Да я не о том. Я хотел спросить, почему ты в артиллерии, а не танкистом воюешь, раз ты спец по тракторной части.
— Был я по первости и танкистом…
Об этом Донцов за все месяцы отступления ни разу никому не рассказывал. Не подвергался он и никаким официальным допросам. Однако черным крестом на душе лежала вина за гибель своих боевых товарищей.
— На моей совести — две машины и два экипажа, — решился вдруг на исповедь Донцов. — С первым танком — далеко еще за Днепром — я угодил в засаду… Как-то так вышло: немец вдруг с наступлением застопорился — день сидит, два выжидает. Нашим командирам показалось, что выдохся. Доложили выше — генералам, те еще выше — в Генштаб. А Верховный, видно, чтобы не прозевать момент, приказал контратаковать. Мы тоже, вроде как с радости без разведки, заполошно — вперед! Ну и напоролись… От нашего батальона живой гусеницы не осталось — машины, словно в огневую переплавку попали. За полчаса фриц все пожег! Из экипажей единицы спаслись. Я из своего — один.
Донцов, чтобы его правильно понял пехотный политрук, каким все-таки образом он не сгорел в танке, с неловким смущением пояснил:
— Танкистам-то известно, что механикам-водителям из горящей банки выбираться ладнее других членов экипажа.
Какая пехота не видела горящие танки! И кто как спасается — тоже. Не в диковину это и лейтенанту Лютову. Без подозрений он слушал и верил Донцову. Но думал он совсем о другом: сколько же смертей может пересилить человек на войне? И совсем жестоко, горячась, он тут же спросил о втором танке.
— Нет, второй не горел, — свертывая очередную цигарку, с прежней открытостью ответил сержант. — В Днепре утопил… При переправе «юнкерсы» прищучили — от взрывной волны не удержал на понтонах. Сам, как есть, выкарабкался. А вот из ребят — ни один. Кто теперь с меня крест снимет?…
