Донцов, размышляя, о чем мог думать в эту минуту Лютов, ошарашил его:
— Сталина я слушал своими ушами, видел собственными глазами. На том самом балконе!..
Лютов опешил и стал неуклюже охорашиваться, словно его окатили студеной водой. Он поправил полевую сумку, ощупал кобуру пистолета, убрал бинокль в чехол, усадил половчее очки на переносице. Все он делал так, будто собрался слушать совсем невероятную историю. Донцов, уследив в глазах комбата недоверие к своим словам, засмущался и сам, но идти впопятную он уже не мог: надрубил — надо было рубить до конца.
— Вы мне можете не верить, лейтенант, но так было в моей жизни.
— Каким же образом все это произошло? — казенно, словно на допросе, получилось у Лютова. И чтобы сгладить свою оплошность, смягчил вопрос: — Неужели такое случилось на самом деле? Как ты сюда попал в том, девятнадцатом?
— Я здешний! — начал рассказывать Донцов. — Вот ежели у этого берега сесть в рыбачью лодчонку, то даже без весел, одним течением эта река через пару часов прибьет меня к родному порогу. Или, взобравшись на колокольню Сергия Преподобного, — Донцов показал на белокаменный храм, что возвышался над городком в полуверсте от них, — то и родной дым увижу, окошки разгляжу и до детишек докричусь… Так что, я дома, лейтенант. И не будь войны, зазвал бы я тебя в гости. Матушка, небось, уже и печь истопила…
Разговор о Сталине как-то сам собой поугас, и комбат теперь больше думал о Донцове: как он вдруг оказался здешним жителем?
Тот ни разу об этом даже не обмолвился. Другой бы на его месте не посчитался и с присягой — хотя бы на часок забежал домой, чтобы повидаться с родней. Отпросился бы, наконец, и Лютов готов был отпустить сержанта на день-другой.
— И далеко ли до твоей деревни? — спросил он Донцова.
— Час-полтора солдатского ходу. Не больше. Да что об том говорить…
— Далековато! — пожалел комбат. — Я бы тебя отпустил на малое время. Но не та обстановка. Под трибунал угодить недолго.
— Не бойся и не мудри, политрук, я у тебя отпрашиваться не стану, — с грубоватой открытостью заявил Донцов, разгадав ход мыслей своего командира. — Я и сам не пошел бы.
— Отчего ж?
— Не хочу повторить судьбу покойного отца.
— А что за судьба его?
— Обыкновенная. Русская судьба…
Чистый осенний ветерок донес запах солдатского варева и сбил Донцова с мысли об отцовской судьбе. К окапывающимся солдатам подвезли кухни, и повара принялись за веселое дело. Загремели котелки, послышались всегдашние в такие моменты шутки и подначки друг над другом. Донцову голодно икнулось — вторые сутки — ни крохи во рту. Комбат тоже заоблизывал пересохшие губы. И стало не до разговоров.
