Роджер не думал об этом. План действий складывался как бы сам собой, чувства Роджера в эти минуты молчали. Не было ни страха, ни грусти, ни беспокойства, ни радости. Мозг работал автоматически. Однажды разбуженный сильным импульсом, он действовал по инерции, независимо от воли и чувств, не встречая в своей работе никаких тормозов. Разум, сконцентрированный на механической работе, был неспособен оценить планируемое и напряг все силы в направлении заданной функции, шел слепо вперед, не касаясь ни прошлого, ни будущего, ни этической стороны.
Возможно, основанием каждого преступления и является именно такой духовный паралич преступника, паралич всех его психических органов, за исключением той части мозга, которая руководит разрушающим инстинктом борьбы за существование и этому инстинкту служит.
Далеко отбросив выкуренную папиросу, Роджер сказал:
— Я пришел к убеждению, что ты права. Нужно еще сегодня сообщить всем заинтересованным лицам.
— Я была уверена, что ты примешь такое решение, — ответила Кейт.
— Ты не ошиблась. А сейчас идем, скоро подадут завтрак.
Она встала. Не глядя на нее, Роджер пропустил Кейт вперед. До поворота тропинки оставалось не более десяти шагов. Он отсчитывал их спокойно и внимательно.
Не прошли они, однако, и пяти, как Кейт остановилась, повернулась и, протянув к нему обе руки, сказала:
— Дорогой мой, бедный мой…
Он услышал только эти четыре слова, только на одно мгновение засияли перед ним бездонные синие глаза, и этой доли секунды было достаточно, чтобы сокрушить его решение, чтобы одним ударом раздробить вдребезги твердый панцирь и проникнуть в самое сердце. Как в блеске молнии, он увидел всю чудовищность своего намерения, всю его мучительную бесцельность, потому что не сумел бы и дня прожить под тяжестью такого преступления. В этом страшном озарении он увидел свою любовь, любовь безграничную, которая была для него превыше всего на свете. Голова у него закружилась, он покачнулся и упал к ногам Кейт. Будто пытаясь найти спасение, он судорожно хватался за них, прижимался губами, лбом касаясь земли.
— Гого… Гого… Гого… — шептала испуганная Кейт. — Встань, Гого, прошу тебя, успокойся…
А он, всхлипывая, стоял перед ней на коленях и то прижимался головой к ним, то в слезах выдавливал из себя какие-то слова, смысл которых она не могла разобрать.
Не только его, но и никакого другого мужчину она ранее не видела в таком состоянии, с лицом, искривленным гримасой рыданий, мокрым, беспомощным, почти смешным в этой беспомощности. Ей стало невыразимо досадно. Она просто стыдилась своего присутствия, своего участия в этой неловкой сцене. Невольно вспомнилось вчерашнее поведение Александра, но Александр был простолюдином и к тому же стариком.
