Наконец Роджер произнес хриплым и глухим голосом:
— Это страшно… это страшно. Я — сын той женщины. Нельзя испытать более позорного унижения.
Спустя минуту он взял руку Кейт и поцеловал.
— Какое счастье, что именно ты узнала обо всем.
— Я не считаю это счастьем и предпочла бы никогда не узнать об этом.
— Понимаю, — согласился он, — но представь, только представь, что возле той… женщины мог оказаться кто-нибудь другой, тогда я бы погиб.
Глаза Кейт широко раскрылись.
— Что ты этим хочешь сказать?
— Ну, не было бы у меня спасения. Этот приказчик отнял бы у меня все и пустил бы по миру. Любой другой, услышав такое признание Михалины, тотчас же раструбил бы об этом повсюду. Я, правда, искренне удивлен твоей осторожностью и предусмотрительностью, Кейт. Ведь ты только мне рассказала обо всем?
— Да, потому что ты должен был узнать первым.
На последнем слове она сделала ударение, но он этого не заметил.
— Конечно, первым. Первым и последним. Александр, разумеется, исходя из вполне понятных собственных интересов, не пискнет ни слова. Я тоже, уверяю тебя, не собираюсь этим хвастаться.
Он рассмеялся нервно и отрывисто.
Кейт взглянула на него с недоверием.
— Ты же не хочешь сказать, что смог бы уже сейчас осознанно присвоить то, что по праву принадлежит Матею?
Ее вопрос прозвучал довольно мягко, но он все-таки услышал в нем какие-то суровые нотки.
— О нет! Я не собираюсь его обижать. Он получит то, на что никогда в жизни не надеялся, о чем даже не мечтал. Я уступлю ему одну из усадеб, скажем, Скорохи. Как? Двадцать с лишним влук[3] прекрасной земли. Для него это улыбка судьбы.
— Это может быть улыбкой для Матея, но не для графа Роджера Тынецкого, — ответила Кейт, твердо чеканя слова.
— Если ты считаешь, что этого мало, так я не скупой и добавлю ему еще что-нибудь.
— Да, ты весьма щедрый, только забываешь об одном, что щедрость твоя распространяется на чужое, ведь все это — его собственность.
— Уверяю тебя, что он просто не знал бы, что со всем этим делать, — сказал Гого с некоторым раздражением. — И так, пожалуй, обезумеет от счастья, когда получит Скорохи.
— Зная, что ему принадлежит все?
— Ба, но он же этого никогда не узнает.
Кейт встала. Голос ее слегка дрожал, когда она начала говорить.
— Роджер, я знаю, что ты сказал, не подумав, и только поэтому я по-прежнему тебя уважаю, ведь я всегда считала тебя порядочным и честным. И поверь мне, если бы я когда-нибудь узнала, что это не так, я бы почувствовала боль в сто раз сильнее, чем открытие того, что ты не граф Тынецкий. Это ничуть не умаляет твое достоинство, а вот непорядочность уничтожила бы тебя в глазах всех достойных людей. Мне хочется верить, что ты поступишь правильно. Я нисколько не сомневаюсь, что ты поступишь, как человек чести! Задумайся, смог ли бы ты, с твоей совестью и чувством собственного достоинства, прожить хотя бы час спокойно и с удовлетворением, зная, что, воспользовавшись чужой бедой, отнял чью-то фамилию, дом, и вообще все из-за его неосведомленности.
