Кейт всматривалась в него и не сомневалась, что старик будет пытаться возражать, и она решила запугать его, выдвинув обвинение.
— Говорила, что двадцать восемь лет назад Александр поменял ее ребенка на ребенка пани графини.
Старик вскочил и просто затрясся от ярости. Щеки покрылись красными пятнами, глаза готовы были выскочить из орбит, а голос стал скрипучим и пискливым:
— Я?!. Я?!. Я заменил? Лжет, мерзавка, лжет! Перед Богом клянусь! Она сама заменила, она, эта чертовка, поплатится за это на том свете. Такая клевета, ой-ой, такая клевета…
Старик весь дрожал, едва переводя дыхание.
Кейт подождала несколько минут, пока он успокоится, хотя и ей самой необходимо было прийти в себя. Правда, шла она к нему, будучи уверенной, что Александр подтвердит признание покойной, но все же тешила себя надеждой, хотела обманываться, что старый слуга все опровергнет. Она очень надеялась на это. Тогда все не имело бы смысла и свелось просто к вымыслу умирающей, к какой-то ее предсмертной фантазии или даже обычному вранью.
Но призрачные ожидания не оправдались. Кейт холодно посмотрела на Александра и сказала:
— Мой Александр, Михалинка не утверждала, что это сделали вы…
— Пусть бы только посмела!
— Но вы были ее сообщником, потому что знали об этом и помешали ей, когда она хотела признаться. Вот и выходит…
— Я отговаривал?.. Мешал?..
— Это неважно. Я пришла сюда не для того, чтобы судить вас или поучать. Мне достаточно того, что вы подтвердили случившееся. Не передо мной вы будете отвечать за свою вину.
Старик расплакался. Слезы струились по обвисшей, сморщенной коже лица, вся нескладная фигура извивалась в немощных, отчаянных и отвратительных движениях. Наконец он упал на колени и нечленораздельным бормотанием, из которого изредка вырывались едва различимые внятные фразы, умолял о пощаде, призывал к жалости, просил простить его грех.
— Свой грех, Александр, вы сможете искупить чистосердечным признанием, когда это потребуется, — сказала Кейт.
Ее слова сразу успокоили старика. В глазах промелькнула искра надежды.
— А когда потребуется? — тихо спросил он, всматриваясь в Кейт.
— Встаньте, Александр.
С трудом поднявшись, он глубоко дышал, но игра морщин на его бледном и мокром от слез лице свидетельствовала о том, что к нему пришла новая мысль. Он стал говорить беспорядочно, лихорадочно подыскивая слова, скрипучим таинственным шепотом, пытаясь убедить Кейт, что лучше умолчать о случившемся, что будет скандал и переполох, что стыд и позор обрушатся на всю семью, что несчастья коснутся Прудов.
