Три сердца | страница 17
Праздник, однако, не угасал, а с каждым часом становился более шумным, раскрепощенным и радостным. Уход старшего поколения и отъезд архиепископа вызвал еще большее оживление. В восемь часов утра Эразм Балыньский танцевал куявяк с полным бокалом шампанского на голове, потом уже котильон, промчавшись через все комнаты, буфетную и кухню, среди оторопевшей прислуги совершил несколько кругов на газоне и вернулся в гостиную, чтобы начать огневую мазурку.
В девять Гого, стоя посреди зала на коленях, пил из туфельки невесты, а мужчины через открытые окна палили здравицу из револьверов.
Только сейчас в столовой подали борщ, водку и горячие закуски, а Кейт выполняла функции хозяйки дома, так как тетушка Матильда уже давно ушла отдыхать. Лишь около десяти часов утра разошлись все.
Гого, изрядно выпивший, проводил Кейт до двери ее комнаты и хотел еще поговорить с ней, но она с улыбкой сказала:
— Иди отдыхать, Гого. Я очень устала.
— Тогда спи, моя единственная, спи сладко, мое сокровище, моя королева…
Но Кейт даже и не думала о сне. Она сняла бальное платье, накинула халатик и достала из ящика стола сложенный вдвое листочек бумаги с признанием Михалины. Дважды прочла его внимательно. В нем было все, о чем покойная говорила перед смертью. Для подтверждения своих слов Михалина отправляла к старому камердинеру Александру, к ксендзу — канонику Груды, которому она во всем призналась на последней исповеди, а еще указывала на родимое пятно, которое от нее унаследовал сын.
Все факты были достаточно убедительны и все-таки требовали проверки, и Кейт решила ничего не рассказывать, пока не получит веских доказательств. В душе Кейт искренне верила покойной и уже знала, что в ее руках ключ к тайне, раскрытие которой уничтожит жизнь Гого… Гого и… ее, конечно.
«И сделать это должна именно ты? — прозвучал внутренний голос. — Ты сама должна похоронить свое счастье?..»
И в следующий миг Кейт осознала, что все зависит от нее, что все в ее руках.
Старый Александр из страха перед судом и потерей пожизненного содержания будет молчать как могила; родимое пятно на теле покойной никто не заметит, никто на это не обратит внимания, никому даже в голову не придет проверять, есть ли такое пятно у молодого графа. Остается ксендз. Но он связан тайной исповеди и не скажет ни слова.
Даже она, Кейт, сможет смело смотреть ему в глаза, потому что ксендз не знает, что Михалина перед смертью открыла ей свою тайну и вручила этот листок…