Черити чувствовала смутную тревогу, висевшую над всеми, как туча. Конечно, эту встречу, и для всех-то нелегкую, труднее всего было перенести Дарреллу, и некоторые признаки напряженности в нем были вполне естественны. Однако Черити ощущала, что есть что-то еще, какой-то груз, даже более тяжкий, чем горькие мысли и воспоминания, которые в этом доме особенно должны были одолевать его. Под внешней вежливостью скрывались отчужденность, замкнутость, Даррелл казался совсем другим человеком, чем тот, с кем она разговаривала сегодня утром.
— Я пришел сюда, — начал Даррелл, когда все уселись, — по двум причинам. Во-первых, чтобы поблагодарить вас, сэр, а также вас, миссис Шенфилд, за доброту, которую вы проявили к моей жене в трудный час, и за заботу о моем сыне с момента его рождения. За это я всегда буду благодарен вам.
— Благодарен? Нам?
Джонатан Шенфилд с силой ударил палкой по плиткам пола. Его речь, и так уже неразборчивая из-за паралича, сковавшего половину лица, сделалась совсем невнятной от внезапного волнения, но смысл того, что он хотел сказать, был достаточно ясен.
— Господи помилуй, сэр Даррелл! Какие у вас причины для благодарности? Это нам надо встать на колени и молить вас о прощении за все зло, что принес вам трусливый выродок, которого мне стыдно называть своим сыном. Его позор — наш позор, и он будет лежать на нас во все времена!
Этот взрыв эмоций поверг всех в молчание. Никогда еще мистер Шенфилд не показывал, какая бездна горечи разрывает его душу. Элизабет первой пришла в себя:
— Мы все сожалеем о том, что случилось в тот день, но во время войны совершается много такого, что казалось немыслимым, пока в государстве царил мир. Что толку, муж мой, бередить старые раны! Ведь ничего не вернешь.
— Ничего! — упавшим голосом откликнулся Даррелл. — Бог свидетель, во имя войны я тоже совершал поступки, которыми не пристало гордиться. Так тому и быть, сэр! Прошлое не исправить, покончим с этим!
Черити неотрывно смотрела на Даррелла, и тень охватившего ее беспокойства сгустилась. Нет, это не Даррелл, какого она помнила, — это измотанный, разбитый человек, который в двух словах отмахнулся и от своего прекрасного дома, преданного бессмысленному разрушению, и от своей земли. Где же та крепкая рука, тот гордый, непобедимый дух, в котором она и подобные ей видели руководство и защиту?
— Вы говорили о двух причинах своего визита, сэр Даррелл, — напомнила миссис Шенфилд после паузы. — Какова же вторая?
