Когда мы вернулись в Мадрид, Григорий, раздумывая о применении своего «прибора», сказал, что его следует применять не на прямых отрезках дорог, а на поворотах, где машины замедляют ход, так как пленным надо сохранить жизнь.
Мы были тесно связаны между собой боевой работой, живя в обстановке быстротечных событии войны с ее успехами и неудачами. Неудач становилось все больше. Роковой ход войны для республики особенно чувствовался в Мадриде. Никогда не забыть осенние и зимние вечера 1937–1938 годов в нетопленых стенах «Гэйлорда».
Мы были молоды, жизнерадостны, здоровы, не избалованы. И наши планы были грандиозны! Григорий Сыроежкин, будучи высокоидейным коммунистом, имея богатый опыт общения с разными людьми, был терпелив, внимателен и заботлив с нами. Его авторитет был непреложным, его слово — окончательным.
Но очень он не любил нереальных выдумок пустой фантазии, когда обсуждались планы предстоящих походов. Того из нас, кто увлекался и предлагал прямо-таки фантастические планы, ждал холодный, отрезвляющий душ Гришиной логики, порой беспощадной и даже едкой.
Одни из товарищей, действовавший параллельно с нами, но не подчиненный Григорию Сыроежкину, тоже водил группу в тыл к франкистам и кое-что рассказал об этом Хемингуэю, с которым его познакомили Михаил Кольцов и Илья Эренбург, в то время находившиеся в Испании. Позже в своих воспоминаниях И. Эренбург писал, что этот советский товарищ якобы послужил Хемингуэю прообразом главного героя его романа «По ком звонит колокол».
Григорий не только не одобрял такие разговоры с журналистами, но категорически запрещал что-либо рассказывать о наших походах в тыл к противнику. Он считал, что время для рассказом о нашей работе наступит позже.
— Я считаю, — говорил он, — что все прояснится со временем. Сейчас многое еще не видно нам и представляется в неправильном свете. Лучше не спешить, посмотреть и осмыслить дальнейший ход этих событий. Тогда все станет на свои места. В испанских делах тоже надо хорошо разобраться, многое изучить и понять, ведь мы плохо знаем историю этой страны. А у нас нет ни времени, ни возможности изучать все детали, разобраться в сложной политической обстановке. — Григорий замолчал и, прежде чем продолжать, прищурился и посмотрел на меня. — Уж если писать, — вновь заговорил он, — так под старость, когда все сделал. Пока же мы молоды, можно сказать, прошли лишь половину положенного нам пути. Многое еще у нас впереди…
