Диджи усмехнулся.
– Ничего такого, против чего вы могли бы возражать. Вы там – что надо. Но не в этом дело. Меня потрясло, что мы здесь, с вами, через семь поколений. Сколько вам лет, миледи? Прилично ли задавать вам такой вопрос?
– Не знаю, прилично ли, но я не возражаю. Мне 235 Стандартных Галактических лет. Двадцать три с половиной десятилетия.
– А выглядите вы, словно вам нет и пятидесяти. Предок умер восьмидесяти двух, он был очень стар. Мне тридцать девять, а когда я умру, вы еще будете живы…
– Да, если ничего не случится.
– И проживете еще пять десятилетий…
– Вы завидуете мне, Диджи? – спросила Глэдис с легким оттенком горечи.
– Вы завидуете, что я пережила Илию больше чем на полтора столетия и осуждена пережить его еще на столетие?
– Конечно, завидую! Еще бы! Я бы не прочь прожить несколько столетий, если бы не создал этим дурной пример народу Бейли-мира. Я не хотел бы, чтобы они жили так долго. Замедлился бы шаг истории и интеллектуальное развитие. И правительство осталось бы у власти слишком долго. Бейли-мир погрузился бы в консерватизм и застой… как ваш мир.
Глэдис вздернула подбородок.
– Аврора в полном порядке.
– Я говорю о ВАШЕМ мире. О Солярии.
– Солярия не мой мир, – твердо сказала Глэдис.
– Надеюсь, что это не так. Я пришел к вам именно потому, что считал Солярию вашим миром.
– В таком случае вы напрасно тратили время.
– Но вы родились на Солярии и жили там какое-то время?
– Я жила там первые тридцать лет.
– Тогда вы достаточно солярианка, чтобы помочь мне в важном деле.
– Я НЕ солярианка, несмотря на ваше так называемое важное дело.
– Это дело войны и мира, если в ы считаете это важным. Внешние Миры стоят перед лицом войны с Поселенческими Мирами, и это будет скверно для всех. И от вас, миледи, зависит предупредить эту войну и обеспечить мир.
18
Еда закончилась, и Глэдис обнаружила, что смотрит на Диджи с холодной яростью.
Она спокойно жила последние два столетия, оттолкнувшись от сложностей жизни. Постепенно она забыла свои беды на Солярии, трудности привыкания к Авроре. Ей удалось похоронить, и очень глубоко, боль двух убийств и два экстаза необычной любви – с роботом и землянином и пройти мимо всего этого. Затем она долго и спокойно жила в браке, имела двух детей, занималась своим прикладным искусством. Сначала ушли дети, потом муж, и скоро она, вероятно, оставит свою работу. И останется одна с роботами, довольная или покорившаяся, жизнь ее покатится спокойно и без событий к своему концу, такому тихому, что она, наверное, и не заметит, как этот конец придет.
