– За что, дорогой?
– За это… – он раскрыл руки. – За то, что я просил тебя приехать.
– Но я так рада. Я хотела увидеть тебя.
– Я знаю. Я пытался не видеть тебя, но мысль, что я буду в космосе и не остановлюсь на Авроре, мучила меня. Но и увидеться тоже плохо, Глэдис: это означает новую разлуку, которая будет терзать меня. Вот поэтому я никогда не писал тебе и не вызывал по гиперсвязи. Ты, наверное, удивлялась?
– Нет, пожалуй. Я согласна с тобой, что надо было поставить точку, иначе все было бы бесконечно труднее. Но я писала тебе много раз.
– Ты? Я не получил ни одного письма.
– А я их не посылала. Я писала и уничтожала.
– Почему так?
– Потому, Илия, что частное письмо с Авроры на Землю пройдет через руки цензоров, а я этого не хотела. Если бы ты послал мне письмо, оно, скорее всего, не дошло бы до меня, каким бы невинным оно ни было. Я думаю, что именно поэтому никогда не получала писем. Теперь, когда я знаю, что ты не подозревал о такой ситуации, я страшно рада, что ты не сделал глупости и не писал мне. Ты не понял бы, почему я тебе не отвечаю.
Бейли удивленно уставился на нее.
– Как же получилось, что я вижу тебя сейчас?
– Незаконно. Я воспользовалась частным кораблем доктора Фастальфа, поэтому прошла мимо пограничной стражи и нас не остановили. Не принадлежи этот корабль доктору Фастальфу, меня остановили бы и отправили обратно. Я думаю, ты тоже понял это, поэтому и связался не прямо со мной, а с доктором Фастальфом.
– Ничего я не понимал. И удивляюсь, что двойное неведение сохранило меня в безопасности. Я не знал правильной комбинации гиперволны, чтобы добраться непосредственно до тебя, а на Земле узнать эту комбинацию было сложно. Сделать это честным путем – и так о нас с тобой болтали по всей Галактике благодаря тому идиотскому фильму, что был поставлен после Солярии. Но комбинацию доктора Фастальфа я достал и, очутившись на орбите вокруг Авроры, сразу же связался с ним.
– Так или иначе, но мы встретились.
Она села на край койки и протянула ему руки. Бейли взял их и попытался сесть на табурет, но она притянула его к себе и усадила рядом. Он неловко спросил:
– Ну, как ты, Глэдис?
– Вполне хорошо. А ты?
– Старею. Три недели назад отпраздновал пятидесятилетие.
– Пятьдесят – это же… – она запнулась.
– Для землянина – старость. Мы же короткоживущие.
– Даже для землянина пятьдесят лет не старость. Ты нисколько не изменился.
– Приятно слышать, но я мог бы сказать тебе, что скрип усилился. Глэдис, я должен спросить: ты и Сантирикс Гремионис…
