— Сарь убирал — бульна якши!
Гордей протиснулся к стоявшему у шпиля За- икину:
— Это правда?
— Наверное, правда. Офицеры говорят, а они зря говорить об этом не станут. Надо узнать в городе. Ты вот что, Гордей, любым путем выбирайся в город и разузнай все как следует.
Гордей с трудом пробрался сквозь толпу и лицом к лицу столкнулся с боцманом Пузыревым. Слух об отречении царя от престола дошел и до Пузырева, но не возбудил в нем ни радости, ни страха, не пошатнул его уверенности в незыблемости существующего порядка. И в этом скопище матросов на баке он узрел только одно: нарушение дисциплины. И он шел сюда с единственной целью: пресечь!
— Смир-р-рна! — рявкнул он во всю глотку, и толпа матросов, привыкшая к этой команде, замерла. — Р — раз — зойдись!
Но матросы уже опомнились, опять загудели голоса, кто‑то насмешливо заметил:
— Не надрывайся, боцман, не поможет.
Это насмешливое замечание окончательно вывело Пузырева из себя, и он, побагровев, заорал:
— Вы что, сволочи, бунтовать?
— Сам сволочь!
— Поиздевался — хватит!
— Чего на него глядеть? Бросай за борт!
— За борт! — подхватило сразу несколько голосов, и толпа угрожающе двинулась на Пузырева. А он, не сознавая, что делает, движимый только злобой, набычившись, пошел ей навстречу:
— Да я вас…
Но он уже ничего не мог сделать. Его последние слова утонули в могучем реве матросских глоток, десятки рук подхватили боцмана, подняли над черной шевелящейся икрой матросских бескозырок и понесли к борту. Боцман все еще что‑то кричал, рот его кривился яростно и беззвучно, обнажая ровные ряды крепких зубов. Искаженное злобой лицо его красным пятном мелькнуло в воздухе и скрылось за бортом…
Унтер — офицер Карев, видевший все это своими глазами, опрометью бросился в. кают — компанию. И это был первый в истории корабля случай, когда нижний чин осмелился переступить порог офицерской кают — компании.
Поэтому первой реакцией на появление Карева было возмущение. Кажется, ему не было предела. Карев читал его в свирепых взглядах их высокоблагородий, в резком повороте головы старшего офицера, в брошенной на стол салфетке, в испу ганной роже вестового. Вытянувшись в струнку, Карев замер на пороге, у него дрожали руки и колени, отчего цепочка висевшей на шее дудки тихо позвякивала.
— Ты… ты куда лезешь, быдло? — с расстановкой произнес Поликарпов.
— Т — так что д — дозвольте д — д-дол — ложить, — заикаясь, начал Карев. — Бунтують! Боцмана Пузырева за борт выбросили — с.
