— Я с первого дня держу его под своим наблюдением. Не далее как вчера у нас с ним состоялся любопытный разговор…
И Колчанов почти дословно передал ночной разговор с Шумовым, однако не только утаил свои наблюдения об иронических интонациях, но даже, наоборот, подчеркнул, что при произнесении имени государя императора, голос у матроса дрожал от благородного волнения, а руки невольно вытягивались по швам.
— Тем более надо отметить это рвение и преданность, — сказал барон. — Назначить бы его унтер — офицером, да очень молод. Вот что: поручите- ка ему заведование корабельным арсеналом. Это и для него будет поощрением, и нам спокойнее. Времена сейчас довольно смутные, и лучше доверить хранение оружия человеку, преданному престолу, надежному в поступках и. суждениях.
Что касается суждений, то они у матроса Шумова были далеко не такими благонадежными, как показалось барону. Убеждения Гордея складывались как‑то незаметно, может быть, даже слишком медленно, потому что его воспитанием никто не занимался серьезно и долго. Что‑то он перенял от дяди Петра, чему‑то научил добрый указатель унтер — офицер Зимин, сейчас вот Заикин заметно влиял на него. Но главными его указателями были жизнь и его собственный ум — нетренированный, но пытливый от природы и аналитический по складу.
Каждый вечер, перед тем как заснуть, Гордей перебирал в памяти все, что видел и слышал за день, отсевал, как шелуху, незначительное, сохраняя лишь крупные зерна фактов, пропускал их сквозь хранилище прежних впечатлений и выстраивал в ряды собственных выводов.
В пестрой веренице проходивших перед ним людей он отчетливо выделил тех, кого называли социалистами. Они тоже были разные, но все одинаково в чем‑то сознательно ограничивали себя и в этом смысле были похожи на монахов из книжки, которую Гордей читал в детстве вместе с дядей Петром. Однако в самоотречении социалистов было что‑то привлекательное. Гордей понимал, что они стоят за людей бедных.
Сначала он думал, что мир делится только на богатых и бедных. Одни безропотно тянут тяжелый воз истории, а другие сидят на этом возу и только управляют. Но куда в таком случае пристроить унтер — офицера Карева? Поставить его коренником, запрячь в пристяжку или отвести роль бегущей у колеса собаки, беспрестанно лающей, но боящейся укусить за ноги? А кто такой дяденька Цезарь, что его объединяет с отцом, печником Вициным и с дядей Петром? Похоже, что и Заикин из этой же породы людей. Какова их роль?
