У них было три выпаса: сразу за поскотиной, на луговине напротив заимки и у Коровьего брода. Весной они начали с самого ближнего, и Ефим еще кое‑как помогал Гордейке. Но с троицы стали гонять к Коровьему броду, и у старика только и хватало сил дотащиться до места. Несмотря на жару, он не снимал ни шапки, ни сермяги, ни пимов — его часто трясла лихоманка.
В жару работы было мало. Коровы заходили в воду и стояли там, отбиваясь хвостами от паутов. Ефим в это время, положив под голову котомку, спал на пригорке, а Гордейка, укрывшись в тенечке, плел корзинки или мордули, чтобы ставить их на рыбу в запруде. Рыба попадалась мелкая, все больше пескарь. Но и пескарь годился для ушицы, а если его посолить покруче да высушить в печке, то можно есть прямо с костями и с головой.
Как‑то около полудня с того берега перебрел реку не знакомый Гордейке человек. Реку переходил он по — чудному: сначала закатал штаны, забрел в воду, дошел почти до середины реки, потом на самом мелком месте лег в воду и долго лежал так, прямо в одежде, высунув из реки только бритую голову. «Небось татарин или беглый», — решил Гордейка. В двенадцати верстах отсюда была татарская деревня, а беглых из Сибири каждое лето проходило немало.
Когда человек вылез из воды и стянул с себя мокрые рубаху и штаны, Гордейка окончательно решил, что это беглый: был он настолько худ, что казался прозрачным. Беглых Гордейка боялся и поэтому решил разбудить деда Ефима. Но едва он поднялся из‑за куста, как человек окликнул его:
— Иди‑ка сюда, парень.
— А чего надо?
— Да ты иди ближе, не съем я тёбя.
Гордейка спустился к реке, но совсем близко подходить все‑таки не стал — мало ли чего. Человек сидел в одних подштанниках, остальная одежда сушилась на кусте.
— Пастух, что ли?
— Подпасок.
— А пастух где?
— Вон на пригорке.
Человек посмотрел на пригорок и удивился:
— Никак, Ефим?
— Ага, дедушка Ефим, — подтвердил Гордейка и подошел поближе: раз знает Ефима, значит, не чужой.
— А я думал, он уже давно помер.
— Не. Только лихоманка его бьет.
— А ты чей будешь? Обличье вроде знакомое.
— Шумов.
— Тут все Шумовы. Отца как звать?
— Егором.
— Егор… Егор… — вспоминал пришелец. — Егора Савельича, что ли?
— Не, у Егора Савельича одни девки. А я другого Егора.
— Какой еще другой? Других вроде не было.
— А вот и был.
— Постой‑ка, а тебя как зовут?
— Гордейка. Гордей Егорыч.
Человек как‑то чудно посмотрел на него и грустно сказал:
— Ну вот и встретились, Гордей Егорыч. Не узнаешь отца‑то.?
