Но у них было в запасе время, и они распорядились им по своему вкусу. Посидели на сером песке крошечного, размером с двуспальную кровать, пляжика в виде полукруга, чье основание, обозначенное водной границей, непрерывно изменяли набегавшие волны, которые разбивались об него, сникали, отползали и умирали, столкнувшись со следующими; казалось, эти волны, упрямо накрывавшие и обнажавшие узенькую полоску намокшего песка, твердо решили изничтожить жалкую частичку суши с ее сомнительным статусом, нечто вроде no man's land[1] — пограничной зоны, которую океан взялся отвоевать у земли; после каждого набега они оставляли на ней, в знак вызова или небрежения — так оставляют разбитые доспехи на поле битвы, — свои следы в виде пышных, шипучих разводов пены, похожих на рваные кружева. Н-да... Сдается, это скорее роман, чем рассказ.
Оставив одежду на камнях, они соскользнули в пространство между песком и морем, словно между чистыми холодными простынями, так что вода заливала их только по плечи. Самые злые волны обрушивались им на головы, били в лицо, вливались в уши и ноздри жидкой солью, от которой жгло в горле и щипало глаза. Они обнимались на этой соленой постели, и к их застывшей коже на миг прилипали песчинки и мелкие ракушки, тут же смываемые очередной волной, как будто эта двойственная — и водяная, и каменистая — среда стремилась уберечь свое достояние в целости для себя одной, при любых обстоятельствах, пусть даже любовных. Долго они пребывали в таком состоянии, подчиняясь неровному ритму морского прибоя, что властно сообщал их телам то одну, то другую позу. Смежив веки, тесно слившись в объятиях, они не то парили, не то плыли в бездне отрешенности, в вечной пустоте, где нет ни силы тяжести, ни времени и где могли бы, к примеру, встречаться, соприкасаясь крылышками и плавниками, ангелочки и рыбки.
Они долго услаждали друг друга, пока не выбились из сил; затем долго отдыхали, пока не озябли. Теперь они лежали на спине, бок о бок, чуточку выдвинувшись из воды, которая доходила им только до бедер, — так откидывают с тела простыню. Волосы Рейчел разметались по лицу Байрона. Наконец они встали и, войдя в воду, поплыли прямо в открытое море, к его горизонтальному пределу. Оказавшись рядом и вдалеке от пляжа, они попытались соединиться над водной бездной, но не преуспели в этом. И потому вернулись передохнуть в бухточку среди скал, на сухом песке.
Затем они двинулись дальше, следуя берегом в северном направлении. Для этого им пришлось опять вскарабкаться на гребень скалы. По пути Рейчел заметила справа от себя, в глубине суши, высокую тонкую стелу из серого бетона, торчавшую среди зарослей дикого кустарника с разлапистыми блестящими листьями, которые лениво распластались вокруг нее по земле. Мегалит выглядел древним: его бока были искрошены временем, основание съели мхи, окружившие его пухлыми коричнево-зелеными подушками.
