Петрунин впитывал каждое движение. Даже когда резчица, если она маленькая ростом, забрасывая руку вперед, невольно откидывала ногу, — и это запоминал. Легче, значит, так резать. Способней.
— Чего подглядываешь? — обернулась одна из малорослых. Сверкнула зубами.
— Трудно? — спросил он.
— А ты попробуй! — засмеялась резчица, протягивая легкий, с лоснящейся ручкой стеклорез. — А я пока сбегаю попью. — Посмотрела на остановившихся товарок, лукаво подмигнула им и побежала куда-то в сторону туалета.
Не замечая десятков разноцветных с любопытством уставившихся глаз, Петрунин стискивал неловкий, вырывающийся из пальцев стеклорез, двигал непослушную линейку, стараясь плотно и по всей длине прижать ее к скользкому листу. Чуть приладил, склонился над столом, как линейка выбилась из-под руки — и пришлось начинать сначала.
Наконец прижал линейку плотно, выдержав заданный размер. Протяжно, тонко запел стеклорез. Порфирий довел его до самого конца, лишь немного шевельнув линейку, и, отложив все в сторону, возбужденно поплевал в ладони.
Теплое, только что из машины, стекло хрустко скользило под рукой. Петрунин опасливо напрягся, нажал корявым пальцем сверху вниз, одновременно выворачивая руку. Нервно и неровно крякнул лист. Только в двух местах лопина совпала с пробеленным следом, остальное треснуло бесформенно и вольно, как того захотелось стихии.
Со всех сторон доносились смешки.
— Ну как? — спросила запыхавшаяся резчица.
— Дай-кось еще! — рванулся задетый за живое Петрунин. Попытался подцепить другой движущийся по транспортеру лист.
Но резчица не разрешила.
— Некогда баловаться. Да вон и мастер глядит.
Мастер оказался девушкой — тонкой и застенчивой, как школьница. Петрунин подошел к ней, поздоровался и попросил оформить его резчиком.
— В вашу смену чтоб. — Оглянулся на женщин. — Завтра если план не выполню, то послезавтра — голову даю!
Девушка торопливо поверила Петрунину, записала, выдала и инструмент, и клеенчатый фартук, и вдобавок — какие-то стеганки для ног.
Петруйин дождался пересменки, набрал из ящика стопку осколышей; чтобы не объясняться в проходной, воровато перелез через забор, — и чуть ли не до самого утра стоял у себя дома за шатким столом, чиркал по стеклу, отламывал краешки, ругался, если не получалось, или тихо радовался, слыша, как руки что-то нащупывают. Какую-то хрупкую тайну.
С уверенностью, что главное уже сделано, Порфирий пришел в цех, широко огляделся и тут только обнаружил, что среди резчиц он один мужчина. Удивился. Неужто мужики стесняются однообразной, с виду несложной, но трудной, ох как трудной работы!..
