— И вон там! — Варя потащила Петрунина шагов на двадцать дальше. Теперь она вспомнила все, до последнего кустика. Часто била сапогами по земле, летели комья. И все крепче сжимались на петрунинском запястье ее обжигающие пальцы.
Так и двигались вдоль речки по горе. У Варвары разбились, зубасто ощерились сапоги, но она продолжала колотить по земле, требуя какого-то признания. Догнавшая хозяев собака испуганно жалась к ногам Порфирия. Он не выдержал:
— И дальше валил! Аж до самого всполья!
Варя остановилась, выпустила руку. С минуту разглядывала его светлые, угрюмо-откровенные глаза. Протянула изумленно:
— Выходит, ты, Порфирий, вор!..
— Брось таки слова, — попросил он съеживаясь. — Вор — когда берут чего чужое. А это… — махнул рукой вдоль дикого берега, — ничье… Что людьми не рощено — ничье! — повторил он с нетвердой убежденностью.
Во влажных, исхлестанных ветром Вариных глазах дышали напряженные зрачки: они то узились остро и гневно, как жало пчелы, то расширялись с сочувствием и болью, словно Варя смотрела на калеку.
— Что ж теперь делать? — спросила она со стоном, озираясь. — Горе-то какое!
Он ласково дотронулся до Вари.
— Не казнись. Зароем снова, никто не догадается.
— Не воровство, а прячешь!
«От закону. Которому дерево дороже…» — хотел пошутить он, но не смог. Уныло, зябко глянул на пеньки. Варя настороженно ждала.
— А то — и хрен с ними, снегом занесет. Хоть до весны, — шепнул он, тяготясь безмолвием. — А мы с тобой — в другой лес… А то и в город махнем, в круговерть. Затеряемся… Там не то, что в лесу. В одном доме живут тыщу лет и не знают друг друга.
— Замок на душу! — выдохнула Варя. — Зачем ты это сделал, Порфирий?
— Для тебя. Неуж не понимаешь…
— Эх ты, глу-упый! Разве плохо жили? А было б еще, еще, может, лучше… Что ж теперь делать? — Она бессильно опустилась на снег, но тут же встала. Будто наступила на Порфирия: — Говори!
— Уедем, — тихо просил он. — Я уж и заявление подал. На расчет.
— Вон что-о… — с болью усмехнулась Варя. — Все обдумано! А как отвечать за преступность, подумал?
— Ничего тут такого, — пробовал он сопротивляться. — Такого самого… Война вон скоко всего понагубила. И это… можно на нее списать.
— Губили фашисты! — прямо в лицо ему бросила Варя. И неожиданно заплакала. — Ой, Порфирий, Порфирий… Что же ты натворил…
— Уедем, — тянул он ее за рукав. — А, Варюша? Я уж и документы получил.
— Понятно… — Она подняла голову. И снова усмехнулась через силу: — А говоришь — не вор… Слушай! — сказала она твердо, делая шаг. — Никуда я не поеду. Никуда!
