Расписались.
В то время за Березанским лагерем смотрел некто Валера Жид. Коротко пообщавшись с Крымским, Валера сказал своей свите: «Либо это величайшая сука, либо настоящий воин».
Крымак оказался воином. И тот, кто хочет быть воином, сам должен стать войной. Воин дерётся только за собственные интересы. Крымский не ввязывался ни в какие лагерные разборки, не блистал красноречием на сходняках, но очень скоро поставил себя так, что без его участия не мог решиться ни один значимый вопрос. И даже само его нахождение в зоне, как-то неприятно тревожило граждан с запятнанной совестью. А Крымак лишь усмехался, курил план и с утра до ночи лупил в грушу в дальнем бараке, именуемом развалинами.
После освобождения Валеры Жида, подъехавшие к лагерю воры предложили Крымскому стать смотрящим за зоной. Но он отказался. Воры недоумевали: такое доверие! Крымский ответил, что в гробу он видел их вместе с их доверием. Воры решили: «Беспредельная рожа». Кто-то между прочим, вспомнил, что ещё на малолетке ходил за Крымским человечек, специально предназначенный завязывать ему шнурки, если развяжутся. Точно: отморозок. И поставили за лагерем послушного наркомана.
Но ни один значимый вопрос всё равно не решался без участия Крымского. Причём слово его всегда было окончательным. Он усмехался лишь и коноплю покуривал. Война не терпит суеты. И только «Пикник» в плеере.
Война не терпит суеты. А жизнь тем и занимательна, что коротка. Поэтому тот, кто чувствует эту скоротечность, не разменивается на мелочи, не рассыпается в разные стороны, как разорванные чётки, а терпеливо ждёт момента, который предоставит ему возможность показать всё, на что он способен. Бой — как единица измерения бытия. И ожидание боя — это не пассивное ничего неделание. Оставаясь собой и только собой, всякий воин неминуемо вступает в конфликт с окружающим миром. Воин всегда не от мира сего, никто не знает, что у него на уме, он одиночка, потому все его действия непонятны стадным животным. Тупым стадным животным. А всё непонятное вызывает у тупости невыносимую агрессивную зависть. Жизнь ещё и этим вот занимательна.
Так и Крымак — само его существование вызывало у некоторых авторитетных граждан отчаянную завистливую агрессию.
Сначала шептались по каптёркам. «Мы киевские, местные, чего это нас какие-то крымчане жизни учат». Вскоре перешли от шушуканья к подстрекательству — лагерное большинство-то из Киева. Ничего конкретного они предъявить Крымскому не могли, а значит, сошлись на абстрактной формулировке — «беспредельщик», хотя никто на себе этого самого «беспредела» ещё не испытал. Восстание возглавил некто Кабан, известная в украинских лагерях личность. Прирождённый переворотчик. Беда была в том, что шептались и подстрекали чрезвычайно долго. Так что к моменту принятия решения — гасить Крымского и тех, кто с ним — о заговоре и даже о часе икс было уже известно и Крымскому и «тем, кто с ним».
