Рассказы | страница 52



Гротескные резные двери залов заседания. Ковры. Тихо как на погосте. Дверь с табличкой: «Киреев Александр Петрович».

Просторное помещение в два окна. За окнами грустят деревья, начало лета, прохладно. Прохладно. Так будет до осени — зелёная ленинградская зима.

Участники этюда уже в зале.

Тень секретарши. Именно тень. Бесшумно передвигающаяся на полусогнутых, как спецназовец в зарослях крыжовника. Девушка без возраста, человек — функция. Такие тенеобразные секретари обычно служащие деспотам-самодурам. Дурной как будто знак. Хотя…

У судьи круглое приветливое лицо и умные, а стало быть печальные глаза. В этих глазах читается, что решение в отношении моей бумаги им давно уже понятно, а постановка заседания нужна исключительно для соблюдения формы. Чёрная мантия. Настольная лампа.

Худощавый извивающийся гражданин, представившийся адвокатом. Здесь он намерен защищать мои интересы. Я вижу его впервые в жизни и думаю, вот ведь кто-то получает от государства заработную плату, защищая лично мои интересы…

И ещё один гражданин, получающий от государства заработную плату — прокурор Васюков. Белобрысый, почти альбинос, в ядовито-зелёном костюме с отливом, какие носили стиляги после XX партсъезда. Ему так не удалось правильно выговорить мою фамилию, запутался в склонениях.

Клетка за мной захлопнулась. Конвоир снял наручники, бухнулся на табурет и принялся гонять электронного червячка в мобильном телефоне. Заседание началось.

Я смотрел на деревья, которые никогда не дождутся лета, и думал о том, что я тоже похож на дерево, растущее в тюремном дворе, что вот бьюсь я за своё лето, за приближение освобождения… Но свобода — абстракция, выраженное нечто. Свобода — как цель, ради которой стоит биться, но что с ней делать, добившись? Шесть с половиной лет позади. И я уже забыл, что значит жить без конвоя. Вот эти люди в зале… У них завершается рабочий день и они пойдут… куда? Зачем? Ещё пять лет впереди. Шестьдесят месяцев. Женщина за это время может выносить семерых детей, одного за другим. Зачем? Грустные деревья, обрез серого неба за ними, монотонный голос судьи, зачитывающего постановление.

«…жалобу удовлетворить в соответствии… заменить колонию особого режима на колонию строго…»

Лестница вниз. Камера. Две сигареты подряд.

«Киреев форевр».

Крымак

Я знал человека, у которого в минуту ярости выцветали глаза, из янтарно-карих они превращались в водянисто-серые, как у хищной рыбы. Так человек становился акулой.