— Не надо! — крикнул Перегрин, и, подстегнутый этим криком, я с ходу всадил меч Верзиле под лопатку. Он подавился очередным своим ругательством и застыл. Рванув меч на себя, я свободной рукой пихнул его в спину. Он грохнулся к ногам Перегрина, как медная статуя, даже земля загудела, и больше не двигался. Я обвел взглядом притихшую толпу, всех этих низколобых и коренастых ублюдков и сказал негромко и буднично:
— Так будет с каждым, кто посмеет хоть раз возразить мастеру. А теперь работать. Представление окончено.
И они разошлись. Охотно и торопливо. Никто не задержался возле мертвого тела, никто даже не взглянул, словно это была давно знакомая часть пейзажа. Перегрин не двигался, глядя на поверженного Верзилу с ужасом. Мне захотелось сказать что-нибудь ободряющее, вроде «не беда, малыш, все хорошо, что хорошо кончается». Но он вдруг поднял на меня огромные потемневшие глаза, и все, что я хотел сказать, застряло у меня в горле.
— Что вы наделали? — произнес он. — Что вы наделали?
— Я тебе помог, — не совсем уверенно ответил я.
— Кто вас просил? — горестно сказал он. — Я ведь крикнул вам, что не надо… Вы сами не понимаете, что вы наделали.
— По-моему, — сказал я, сдерживаясь, — я только что спас тебе жизнь. Но если ты недоволен, обещаю, что этого больше не повторится.
С этими словами я пошел к себе, держа на отлете окровавленный меч. Не задумываясь, походя осквернить благородное оружие и вместо благодарности за спасение жизни услышать такое. Поздравляю, князь.
Приказав Фиделину принести вина, я долго с отвращением вытирал клинок, потом подошел к окну с кубком в руке. Верзила в одиночестве лежал посреди двора. Народ суетился на лесах. Перегрина не было видно.
— Уберите падаль! — яростно заорал я.
Впору было напиться, что я и сделал. Пропади пропадом все перегрины на свете. Верзила заслуживал самое большее веревки. Висеть бы ему на какой-нибудь балке другим в назидание. Так нет, полез князь позориться. С фамильным клинком на мужика с лопатой.
— Ваше здоровье. — сказал я и чокнулся с кувшином.
Когда сгустились сумерки и вино подходило к концу, я был умиротворен, смягчен и благодушен. Вылив остатки в кубок, я услышал вдруг быстрые шаги на лестнице.
Дверь распахнулась и в комнату вместе со сквозняком ворвался Перегрин. В руках у него был все тот же шар, а в глазах такой ужас, будто только что при нем поубивали по крайней мере десяток Верзил, и к ним впридачу дюжины две женщин и детей.
