— Надо было, — буркнул Глебов.
— Да-а, гвозди бы делать из этих людей. Небось лучшего друга спасаешь? От участи, что страшнее смерти? — я выстрелила почти наугад — ну, не совсем наугад, в конце концов, если дитя упорно что-то скрывает, почти наверняка оно скрывает кого-то — и, похоже, попала в десятку.
— А… — юное дарование, как открыло рот, так и забыло его закрыть. Прелесть мальчик! Удивительно в нем сочетается совершенная взрослость со столь же совершенной младенческой свежестью.
— Что же тебя так удивило?
— Даже Ольгерд… — дитя замолчало.
— Вы его Ольгердом зовете? Оригинально. Надо будет ему рассказать.
— Он знает, — буркнул Глебов.
— Ну-ну. Так вот, Олег Георгиевич, возможно, слишком близко с тобой знаком, чтобы догадаться, где собака зарыта. Воспринимает тебя как яркую индивидуальность и нетипичного представителя. А люди на самом деле, даже нетипичные представители, скрывают обыкновенно одни и те же вещи. Ясно, что, если бы проблема касалась тебя самого, ты вполне мог бы потерпеть некоторое время. Плюс еще игровые автоматы… Складываем два и два, получается влюбленный приятель. Кто именно — не спрашиваю, не принципиально.
— Он за ней, как теленок на веревочке ходит, все, что угодно, готов сделать, лишь бы солнышко улыбнулось, — процедил сквозь зубы невинный младенец. — А у солнышка запросы, как у дочери нефтяного короля. Фи, какая дешевка, за кого вы меня принимаете. А этот болван полагает, что весь выпендреж сплошь от внутреннего благородства идет. Орхидеи дарит. Даже не розы — как можно, розы — это так банально.
— И, конечно, никого не слушает, а ее полагает ангелом небесным.
— Слова не скажи!
— А теперь?
— Ну… Сперва решил, что я падаль последняя, и он мне руки не подаст, а потом — что сам дурак. Она ему скандал закатила, что знал, а ей не сказал, что обнародовать чужие секреты — это подлость. Ну, и так далее. Во всяких таких выражениях. Невзирая на внутреннее благородство и замашки наследной принцессы. В общем, с любовью, кажется, все.
— И с олимпиадой тоже, — почти равнодушно заметила ехидная Маргарита Львовна. На юное дарование мое ехидство, однако, не очень подействовало. Как это говорят? Его спокойствие было непрошибаемо.
— Ну, что ж поделаешь. Не последняя же это олимпиада?
— А это бабка надвое сказала, — сообщила я. — Кто их знает, этих монстров мировой техники. Сегодня они нас любят, а завтра, глядишь, ветер переменится. Не жалко?
— Жалко, — согласился отрок и вздохнул. — Значит, не судьба.
