И роза распускается весною.
Пусть птичка весело порхает в вышине
И свет луны блестит в морском прибое.
Пусть красота живет в моей душе
И воздух зимний наполняет тело.
Пусть тишина пьянит и веселит
И свет играет на покрове белом.
Пусть красота живет в моей душе
И ветер машет голыми ветвями.
Пусть лист танцует томную кадриль
И путь змеится вдаль между холмами.
Пусть красота живет в моей душе
И отблески огня танцуют в темноте.
Пусть смех влюбленных весело звучит
И мир, ниспосланный душе моей, горит…
Резкий неприятный звук заставил собравшихся вздрогнуть. Родни, опершись затылком о высокую спинку кресла, зашелся в громком хохоте.
Внезапно смолкнув, он повернул голову к Стелле и воскликнул:
– Мне понравилось! Так эмоционально! Такое глубокое понимание простых явлений, из которых состоит жизнь! Особенно мне понравилось выражение: «Пусть смех влюбленных весело звучит».
Стелла уставилась на мужа. Гнев и страх боролись в ней. Женщины чувствовали себя оскорбленными, а мужчины не скрывали своего возмущения. Суинберн вскочил с места и, повинуясь безотчетному импульсу, сделал шаг в сторону хозяйки дома. Баррингтон, видя это, подумал, что когда-нибудь и сам отважится на безрассудный поступок. Потом, не сейчас…
От дальнейших раздумий его отвлек звук шагов по гравиевой дорожке за остекленной дверью, ведущей в сад. Он сидел у тяжелых бархатных портьер и вздрогнул, когда в стекло постучали. Шум привлек всеобщее внимание и тем самым разрядил обстановку в комнате.
Все головы повернулись к застекленной двери.
Стелла, с радостью хватаясь за соломинку, воскликнула:
– Кто-то стучит! Кто бы это мог быть? Посмотрите, пожалуйста, Герберт! Но будьте осторожны со свечами.
Баррингтон шагнул за зашторенные портьеры и открыл дверь.
– Кто здесь? – спросил он во тьму.
– Мне нужен доктор Суинберн. Я была у него дома, и мне сказали, что он здесь. Я не смогла найти дверь, а потом увидела свет, – послышался детский голосок.
– Лучше войди вовнутрь, – сказал Баррингтон, – а то ничего не видно.
Когда Энни вышла из-за бархатной портьеры, сидевшим в гостиной людям показалось, что они являются персонажами какой-то рождественской сказки. Все, включая Родни, сидели или стояли, не шевелясь, и взирали на девочку, которая, часто моргая от яркого света, переводила взгляд от одного к другому.
«Господи! – пронеслось в голове поэта. – Что за зрелище!»
Баррингтон смотрел на серебристые волосы, которые, спадая волнами на плечи, свисали до талии девочки. Густая челка изгибалась чуть выше темных бровей. Зеленые глаза миндалевидной формы сверкали на нежной, казавшейся фарфоровой коже. Какая красавица!
