— Она что и верно — заболела?
Сын не отвечал, так же хмуро и беспомощно глядя.
— Ты что — кол проглотил? — Отец говорил уже вполне миролюбиво, только слова оставались грубыми, но интонация помягчела и даже взгляд стал встревоженным и родным.
— У матери что-то с ногой.
— Что— что-то?
— Она скрывает от нас. Знает Марта. Кажется, назначили рентген. Бабушка-то ведь умерла от…
— Мало ли что, — перебил отец, — все от чего-то умирают. Ладно. У тебя все?
— Все. Нет, я еще хотел спросить…
— Так спрашивай!
— … можно взять твою машину на выходные, мы хотим уехать с друзьями, знаешь, шашлыки и…
— Не разбей, понял!?
— Даю слово.
Анатолий Николаевич вернулся в дом. Супруга все так же неподвижно лежала под пледом. И так же будет лежать… Но он прогнал эту мысль. Он не желал ей скорой кончины, пусть поживет еще, побарахтается с внуками, она в сущности ему не мешает: агентов для слежки не нанимает, последние волосы не выдирает, — а у Аглаи его всегда ждет хороший обед и вкусный ужин, мягкая постель и улыбка…Пусть живет Ирма Оттовна, эстонская душа!
Звякнул звоночек над порогом, кто-то идет, спросила Ирма тихим голосом, не сможешь отворить?
— Это Николай ушел, взял мою машину.
— Разобьет…
— Тогда заплатит.
— Откуда деньги у него, Толя.
— Из сейфа шефа, — пошутил Анатолий Николаевич, — ты… — Он споткнулся и вовремя замолчал: чуть не назвал свою старушку Аглаей!. Эка напасть — хоть бы звали одинаково, как бывает в кино, а то, что у одной имя редкое, что у другой.
Анатолий Николаевич в общем-то был уверен, что живет правильно: обе семьи он хорошо финансировал, всем снабжал, строил и там, и здесь, даже скромный «Москвичонок» приобрел для Аглаюшки — людоедушки (так она сама над собой подшучивала), — в чем же, простите, мое преступление? Ну не мусульманин я, ну у муллы с Аглаей не был — так закон слаб, а я — то силен. И гены у меня, гены!
Ирма уже лет пятнадцать как забыла о половом вопросе начисто, будто не она и детей она рожала. А я пока могу, как Высоцкий пел, только и живу. Ну не так как-то в песне, да и шут с ней! Аглая же, несмотря на свои годики, даже какую-то индийскую хреновину почитывает, где все о половом вопросе. А Ирма все вяжет и ремонтами занимается. Тоже, конечно, неплохо. Но, когда их две, даже и с Ирмой повеселее — настроение всегда ровное, Ирма Оттовна не раздражает, одним словом, жизнь в радость, а не в тягость.
— Ты полежи, полежи, Ирма, я сам поужинаю.
Отобедал он у Аглаюшки.
Опять звякнуло.
