— Мы причинили вам много зла.
Лично мне нет, хотел ответить он, но сдержался. Тема была слишком сложная. Он терпеть не мог, когда немцы заводили разговор о своей вине, хотя бы потому, что не знал, как им отвечать. Ведь он не был всем «голландским народом», вместе взятым, и ему лично она уж точно ничего плохого не сделала.
«Из всех оккупированных стран у нас в эсэс вступало больше всего добровольцев». Такое, пожалуй, тоже не стоило произносить вслух.
— Я слишком молод, — сказал он в конце концов. — Я родился в тысяча девятьсот пятьдесят третьем году.
Она остановилась рядом с карликом в шлеме и великаном-королем, поставившим свой меч на землю прямо перед собой. Идеальный воин.
— Мой муж был другом Осецкого,[7] — сказала старуха. — Он остался в Дахау.
Остался, «geblieben», это слово немцы обычно употребляли про тех, кто погиб на фронте. Погиб, не вернулся, остался. Неужели она правда так сказала?
— Ему было столько же, сколько вам.
— Он был коммунистом?
Она сделала движение рукой, словно отбрасывая от себя что-то как можно дальше. Подумав так, он тут же понял, что это не совсем верно. Ее жест, абсолютно неповторимый, был довольно слабым, но после него что — то важное улетело в дальнюю даль, что-то, возможно, связанное со всеми послевоенными событиями. «А вот у меня отец был коммунистом». Этого он тоже не станет говорить.
Они почти дошли до цели. Сейчас он осторожно вел ее мимо витрины солярия. Вырезанная из прессованного картона женщина в желтом бикини с упоением отдавалась насилующему ее солнцу. Она была красивая, но чересчур уж загорелая.
Старуха остановилась у лестницы, ведущей в метро. Из-под земли доносились грозовые раскаты. Значит, поезда еще ходят. Кто-то посыпал ступеньки золой. Гражданская добродетель. Он спустился с ней вместе. Нет, билета ей не надо, у нее бесплатный проездной. Он не хотел задавать этого вопроса, но все-таки задал:
— А вы знаете, куда ехать? Ведь на автобусе вы бы поехали в другую сторону.
— Я, пожалуй, никуда особенно и не ехала, а кружным путем туда можно добраться с тем же успехом.
Здесь трудно было что-либо возразить.
— А там что вы будете делать?
— На том конце найду еще кого-нибудь вроде вас.
Старуха пошла дальше, потом обернулась и сказала: «Ерунда все это».
Тут она улыбнулась, и в какой-то миг — секундная вспышка, которую не поймает никакая камера, — мелькнуло ее лицо, такое, каким оно было когда-то, в какое-то мгновенье ее жизни. Но что это было за мгновенье, Артур не мог догадаться. Большинство живых точно так же недоступны, как и умершие. Напевая про себя «ерунда все это», он стал подниматься обратно в снежный мир.
