— Давеча, Настенька, когда мы про Усача говорили, я едва удержался, чтоб не вручить вам, — полез во внутренний карман узкого пиджака Лев Ильич. — И слава богу, что не поспешил!
— Поспешишь — людей насмешишь. — Отец лихо кромсал семгу.
Лев Ильич протянул Насте костлявый кулак, раскрыл. На смуглой, сухой и плоской, как деревяшка, ладони лежала золотая брошь, составленная из латинских букв.
— «Transcendere!», — прочитала Настя. — А что это?
— «Преступи пределы!», — перевел Лев Ильич.
— Ну, брат! — Отец замер с вилкой у рта, покачал крутолобой головой. — А меня упрекаешь в буквальном понимании!
— Позвольте, Настенька, я вам уж и пришпилю… — Лев Ильич, как богомол, угрожающе занес руки.
Настя приблизилась, отвернув голову и глядя в окно на двух белобрысых близнецов, детей кухарки, идущих по воду с одним коромыслом и пятью ведрами. «Зачем им коромысло?» — подумала она. Прокуренные пальцы с огромными толстыми ногтями шевелились у нее на груди.
— День рождения, конечно, не именины… но, коли уж Сергей Аркадьевич поборник прогресса…
— Вот испорти только мне аппетит! — сочно жевал отец.
«Как же пять ведер повесить на одно коромысло? Странно…»
— Ну вот… — Лев Ильич опустил руки и, щурясь, резко подался назад, словно собираясь со всего маха ударить Настю своей маленькой головою. — А вам к лицу.
— Merci, — быстро присела Настя.
— Вполне сочетаются, — мать смотрела на бриллиант и на брошь.
— Вот отец Андрей ка-а-к возьмет, да ка-а-к подарит Настасье Сергеевне еще какой-нибудь bijou, вот тогда ка-а-к станет наша Настасья Сергеевна елкою рождественской! — разрезая теплую булку, подмигнул отец дочери.
— А ты, papa, меня в угол поставишь?
Все засмеялись.
— Давайте кофий пить, — вытер полные губы отец.
— Барин, сливки простыли… Подогреть? — спросил конопатый Павлушка.
— Я третий раз тебе говорю — не называй меня барином, — раздраженно качнул крепкими плечами отец. — Мой дед землю пахал.
— Простите, Сергей… А-рыка-диевич… сливки, стало быть…
— Ничего греть не надо.
Вкус кофе напомнил Насте про затон.
— Я же не успею! Уже восемь пробило! — вскочила со стула она.
— Что такое? — подняла красивые брови мать.
— Раковина!
— Ах, сегодня же солнце…
Настя выбежала с веранды.
— Что стряслось? — спросил, намазывая булку маслом, Лев Ильич.
— Amore more ore re! — ответил, прихлебывая кофе, отец.
Спрыгнув с крыльца, Настя побежала к затону. Навстречу ей из-под горки медленно шли белобрысые близнецы, неся на перевернутом коромысле пять нанизанных полных ведер.
