– Елена, – сказала она, протянув руку; он, засмеявшись, ответил: «Аленушка!» – и она улыбнулась ему с благодарностью.
Аленушка была очень красива спокойной русской степной красотой и, сознавая это, пренебрежительно относилась к назойливым ухаживаниям знакомых ребят, но Степан сумел зацепить ее за сердце. Он появился перед ней как-то неожиданно, вдруг, на морском берегу, словно сказочный королевич, вышедший из моря; каждое его слово было кстати, каждое движение – в лад, вся повадка была у него ясная, веселая, легкая. И потом Аленушке никогда не было с ним скучно, и ни разу он не заставил Аленушку насторожиться, заботливо оберегая чистоту ее молодой любви. В благодарность за это она платила ему безграничным доверием, таким доверием, что иногда считала его способным понимать не только ее слова, но и самые мысли, даже не мысли, а таинственную музыку ее души. Однажды лунной ночью сидели они вдвоем на берегу, на старом камне – голубое кружево пены подкатывало к самым ногам и, влажно шипя, таяло на темном песке.
– Жаль только, что тебя зовут Степан… Лучше бы Финист, – сказала Аленушка и вздохнула.
– Что такое? – встрепенулся он. – Какой это Финист? Такого даже имени русского нет!
– Финист – Ясный сокол, – ответила Аленушка. – Он днем гуляет по поднебесью, а вечером ударится о сыру землю и сделается перышком. А на самом деле он добрый молодец…
Степан отодвинулся и широко раскрытыми глазами пристально посмотрел ей в лицо.
– Ты что, Аленушка, бредишь? Что у тебя творится в голове – какие-то Финисты, соколы… Ничего не понимаю…
– Ты многое не понимаешь, – прошептала она, опять вздохнула, потом тихо засмеялась – в ответ собственным мыслям.
Счастливая и светлая юность Аленушки тоже была как золотой сон до самой войны.
Провожая на фронт Степана, Аленушка взяла от него подарок – маленький перстенек – и сказала так:
– Я буду тебе верна, слышишь? Везде и всегда, хоть целых тридцать три года. Иди и не сомневайся во мне.
Степан уехал, и с этого дня вся жизнь Аленушки приобрела один-единственный смысл – ожидания. Она, разумеется, не сидела сложа руки: после работы спешила на курсы, потом в госпиталь на дежурство. Ее внешняя жизнь шла деятельно и кипуче, но внутренняя была заполнена только верностью и ожиданием. Она с необычайной строгостью требовала от себя выполнения своего долга верности. Как-то раз ей случилось нечаянно попасть на вечеринку, где пили вино и танцевали. Аленушка очень любила танцевать и не удержалась. Ночью, глядя сухими горячими глазами в темноту, она шептала себе: «Ты дрянь, ты ничтожество! Ты здесь танцуешь, а он, может быть, там кровью истекает или в атаку идет!» И этот «он» уже перерастал Степана, включая в себя все, что было ей дорого, – ее дом, Финиста – Ясного сокола, русские поля и березы, которые она страстно любила, хотя, родившись в Крыму, ни разу не видела, кроме, как на картинках. В эту ночь Аленушка почувствовала свою верность единой и всеобъемлющей – устремленная на Степана, она в то же время обнимала собой весь родной русский мир.
