После ухода отца Джума некоторое время сидел неподвижно. Затем опустился на подушку и взял в руки книгу. Он тяжело страдал оттого, что был разлучен со своим учителем Махтумкули. Но так же, как в крепости Шатырбека, он был бессилен. Что он может сделать? Конечно, отец знал, что он не виноват. И все же сетовал на него. А разве только он страдает в бессилии? Чем лучше участь Сабыр-эдже? Вначале она переживала потерю Джерен, теперь сгорает от разлуки с Бегенчем…
Шум, раздавшийся возле самой кибитки, отвлек Джуму от мыслей.
— Эй, хо-ов, люди! — радостно вопил кто-то. — Поздравляю, люди! Вернулись наши!
В дверях Джума столкнулся с отцом. Мяти-пальван тяжело дышал, не попадая рукой в рукав халата.
— Беги скорее, сынок! — крикнул он. — Махтумкули вернулся!
Джума припустился со всех ног. Мяти-пальван постоял, глядя на бегущих людей, не выдержал и сам побежал.
Радостная весть мгновенно всполошила все село. Кто еще не улегся, сразу выскочил из кибиток. Спящие проснулись и, кое-как накинув одежду, тоже побежали к дороге. По обе стороны ее уже теснились толпы людей, возбужденно переговаривающихся и глядящих вниз, туда, где, миновав старый арык, поднимались в гору несколько всадников.
Джума нетерпеливо расталкивал людей, пробиваясь поближе к дороге.
— Смотрите, Перман едет! — крикнул кто-то.
— И Тархан рядом!
— А кто этот, седой?
— Смотрите, женщина позади него!
— А вон еще двое всадников!
Джума выскочил на дорогу, схватил по уздцы взмыленного коня Пермана.
— Салам, Перман! Махтумкули-ага тоже с вами?
Перман спрыгнул с коня, негромко и суховато сказал:
— После поговорим!
Ответ не удовлетворил Джуму, но допытываться подробностей сейчас не было возможности: вокруг всадников плотным кольцом сомкнулась возбужденная толпа, со всех сторон потянулись руки для приветствия.
— Па-апа пришел! — прозвучал среди общего гама детский голосок. Он был совсем тихий — шелест травинки среди грозного гула деревьев, но Перман вскинулся, точно ужаленный:
— Мурадик! Сынок! Гульджамал моя!..
Много горьких испытаний выпало в жизни на долю Тархана. Но таких мук, как сегодня, он не испытывал еще никогда. Давая корм коню, он в кровь кусал губы, когда из кибитки Садап доносились глухие звуки ударов и болезненные вскрики Лейлы. «Ворвусь в кибитку! — думал он. — Свалю старую ведьму наземь и умчу Лейлу в сторону Соны-Дага!» Но рассудок злорадно шептал: «Ты, безродный слуга сердара, осмелишься поднять руку на его старшую жену?» И Тархан скрипел зубами, чувствуя себя как цепной пес, задыхающийся в ошейнике от бессильной ярости. Но, когда послышался особенно болезненный крик, он с силой ударил торбу о землю, кинулся к кибитке.
