Вскоре после того, как мы поднялись в дом, Вилсон принялся активно мести платформу, окружающую второй этаж, но потом его внимание переключилось на установку москитной сетки, и процесс подметания прервался, так что я взялась завершить начатое. Хотя зачем он подметал — сказать трудно. Все, как по мне, и так было предельно чисто. Оставалось только предположить, что его подметание носило не иначе как ритуальный характер.
Начали мы церемонию в восемь вечера. За деревянными стенами дома, покрытого пальмовыми листьями, несмотря на ранний вечерний час, стояла уже непроглядная ночь; в ней гулко верещали невидимые обезьяны и хрипло кричали загадочные птицы. Внутри дома, конечно, было тише, но под пальмовой крышей тоже кипела своя жизнь — там активно и требовательно попискивали летучие мыши. Судя по их напряженному и многоголосому писку, мышей было много. Вследствие чего я периодически поглядывала наверх с некоторой опаской.
— Они питаются фруктами и насекомыми, чего их бояться, — с видимым удовольствием от осознания своего героизма подбадривали меня мои спутники-мужчины.
Именно что питаются. Почему и хотелось на всякий случай уберечься от продуктов их жизнедеятельности. Иногда мыши молчали, но чаще всего обменивались репликами, общий тон которых очень походил на выяснение отношений в ходе слабо тлеющего, но неумолимо разгорающегося конфликта. Особой изобретательностью в менеджменте конфликта они, похоже, не отличались и потому выясняли отношения все время примерно по одному и тому же сценарию, что сильно напоминало сцены из жизни людей. Пара прошедших на моих глазах циклов взаимодействия участников мышиного социума дали достаточное представление о динамике их общения, после чего несложно было отслеживать его различные стадии и даже прогнозировать исход.
Выглядело это так. По мере того, как выяснение отношений набирало обороты, частоты реплик, которыми мыши обменивались, постепенно становились все выше и выше, и общая обстановка угрожающе накалялась, словно это была склока в пресловутой коммунальной кухне времен Ильфа и Петрова. Когда ее участники выходили на финишную прямую и рукопашная — условная, конечно — казалось неизбежной, я заметила, что в разборки непременно вмешивалась Главная мышь. Что интересно: непререкаемый голос авторитета раздавался, только когда взаимный обиженный писк мышей достигал одной определенный частоты, всегда одной и той же. Наверное, на этой частоте срабатывал какой-то пусковой механизм, который приводил в действие аппарат местной власти. Его полномочного представителя я про себя тут же прозвала «авторитетом».
