Смешна прихожан его спесь,
Открыт ее дом средиземным ветрам,
Стоит, продуваемый весь...
И ты отвергаешь разбойничий свист,
Подмостки, кинжал и вино, —
Засим одиночество, медиевист,
Тебе на земле суждено.
31 декабря 1983 — 11 января 1984
* * *
Несчастная любовь питает и ведёт,
Полжизни озарив, всё очи не смыкает.
Ты любишь и любим, но эта жизнь — не в счёт,
А в той — безумец Лир от царства отвыкает.
Всё высмеяно в ней рассудком и судьбой,
Не выскажешь ее доверчивой подруге,
Трудом и горестями связанной с тобой;
Всё выветрилось в ней — но не смолкают звуки.
Уже и образ тот, и голос, и слова
Утрачены навек в потоке инкарнаций,
Но длится чудный гимн, таинственно жива
Твоя мучительница в сонме муз и граций.
14 марта 1988
ЖИЛ ЧЕЛОВЕК В ШВАРЦВАЛЬДЕ
Жил человек в Шварцвальде. Чёрный лес
И горы, горы...
Встречный мерседес
Со звездочкой на лаковом капоте
Внезапно нас слепит на повороте
И исчезает — за косым снежком,
Кружащимся над этим краем...
В нём
Водились тролли, обитал забавный
Гном, бюргерской порядочности славной
Волшебный страж. Творцу угоден он —
Не то что бакараша-плотогон
Михель Голландец: этот был верзила,
Нечистая им овладела сила,
Сердца скупал он...
В светлой полосе —
Стволы и хвоя, серпантин шоссе
Упрямо тянет в горы, на асфальте —
Не снег, а грязь...
Жил человек в Шварцвальде
И, не трудясь, хотел разбогатеть.
К лукавому он попадает в сеть,
А гном, на месте оказавшись кстати,
Беднягу возвращает к благодати:
Наш угольщик оставил блуд, трудом
Вернул достаток в сирый отчий дом,
С любимою воскресшей помирился...
Но лес шумит, угрюм...
Не изменился
С тех пор пейзаж: всё так же мрачноват,
И этот путь в горах — витиеват.
Прекрасной прозы мерное теченье,
Художественное нравоученье
В нём слышу. Не беда, что он знаком:
Сентенцию припорошим снежком,
Красы невиданной поставим ели,
И Рейн, полоской светлой акварели,
Контраста ради (или озорства)
Втесним в подрамник, подкрепив слова,
А в хвои шум вплетём строку Вивальди
Иль Моцарта...
Жил человек в Шварцвальде.
Я знал его и восхищался им
В краю родном, который стал чужим, —
Он был жрецом Урании холодной.
Я тоже тщился истиной свободной,
Значки таинственные выводил,
Мой акроним вживлял в них что есть сил,
Вселенную внедрял в число Бернулли, —
Но звуки алгебру перетянули,
Сник мой естественнонаучный пыл...
Ему и мне — нам север вреден был,
Лапша, клопы да враки надоели,
Бездельем тяготились мы...
В ущелье
Ныряет наш фольксваген. На скале,
Слегка поблёскивая в зыбкой мгле,
Маячит изваяние оленя;
Давным-давно, в порыве умиленья,
