Ровно, усыпляя, шумел пароход и мчал вниз по течению. Проносились берега, покрытые лесом; гористые, далёкие поля, как шахматные доски с чёрными, зелёными, белыми и жёлтыми шашечницами. В высокой синеве парил орёл, а из открытых окон рубки неслись нежные звуки мелодичной фантазии молодого артиста.
Он играл и машинально смотрел в окна, как вдруг глаза его остановились и дыхание захватило в груди.
Он увидел Пашу.
Паша, живая, стояла перед ним и смотрела, как смотрела тогда, в тот вечер.
Руки задрожали у Феди, он сбился было, но, пригнувшись к роялю, опять заиграл, не отрывая больше своих глаз от клавишей.
А мысли, воспоминания, бурно, с необычной быстротой проносились в его голове.
Паша… Откуда она взялась? И как смотрела! Как бы с ней хоть словом-другим перекинуться, узнать, по крайней мере, что так и осталось для него навсегда загадкой?
Пароход, между тем, уже подходил к пристани, где надо было сходить Сапожкову, и они вдвоём с Сильвиным усердно уговаривали Матрёну Карповну согласиться и поехать в именье.
– Ну, вот что, – настаивал Сапожков, – хоть на минуту заезжайте: пароход два часа стоит, а усадьба от города и версты не будет, да до города не больше трёх. Вот и лошади, – на этой тройке тридцать вёрст в час уедешь. Ну, ради Бога, ну, я на колени встану: Матрёна Карповна, голубушка. Царица милостивая!
Сапожков действительно упал на оба колена и обе руки поднял к небу.
– Я тоже готов умолять. – И Сильвин картинно уже опускался на одно колено, когда Матрёна Карповна милостиво изъявила своё согласие. Сапожков со всех ног бросился к Феде.
Сапожков возвратился скоро и принёс удививший всех ответ: «поезжайте сами, играть хочу».
– Что ж, господа, – сказал Сильвин, оглядывая всех: – не будем безжалостны: надо войти в положение артиста: эти муки и радости, – то, чем живём мы, – он так чудно передаёт звуками, что ему грех мешать.
Федя остался один на пароходе и, играя, опять смотрел в окно. Но Паша больше не подходила.
Он перестал играть и встал.
Солнце село. День кончился, но свет электрических лампочек ещё борется с последними отблесками вечерней зари. В противоположном зеркале отражается берег реки, охваченный бледным замирающим просветом запада, но из окна на юг уже глядит синего бархата тёмный вечер, тёплый, мягкий.
Федя вышел на палубу.
Он шёл и внимательно всматривался в сидящих на скамейках. Он издали узнал Пашу и долго стоял, не решаясь подойти.
– Здравствуйте, – чуть слышно раздалось над ухом Паши.
