Слухи о характере и взглядах наследника, о его фанатизме, сумрачной жестокости, высокомерном презрении ко всему неиспанскому, доходившие до Нидерландов, не только не вызывали к нему симпатий, но заставляли ждать его приезда, а главное, его будущего восшествия на престол с большой опаской. Питер Кук был далек от таких мыслей, он торжествовал, что получил важный заказ, что он не только по званию, но и по сути придворный художник.
Наконец Филипп прибыл в Антверпен. Здесь, как и всюду на своем пути, он вынуждал себя делать все возможное, чтобы расположить к себе нидерландцев. В каждой провинции, в каждом городе он торжественно присягал, что будет соблюдать привилегии и льготы здешнего дворянства, общин и подданных, уважать обычаи и предания, привычки и нравы. Нелегко давалась ему такая клятва! Летописец рассказывает, что, когда Филипп присягал в Брюсселе, его рука так сжалась от судороги, что он поспешил снять ее со священной книги.
Прошло не много лет, и Нидерланды с ужасом узнали цену этим клятвам, но в сентябрьские дни первого путешествия Филиппа они старались верить ему, старались не замечать насильственной вымученности, с которой произносятся обещания, и ледяного безразличия, с которым Филипп выслушивает ответные речи своих будущих подданных. Обидно было, что Филипп словно бы не видит и, во всяком случае, никак не ценит ни сил, ни средств, затраченных на торжественный прием.
В Антверпене процессия встречающих растянулась на несколько миль. Впереди шли герольды, за ними — самые знатные люди города. Их облекали одежды из тяжелого красного бархата, сшитые нарочно для этого случая. Именитых граждан сопровождали слуги, новые ливреи которых тоже стоили немалых денег. Сверкали металлической отделкой сбруи коней. На них гарцевал многотысячный эскорт городской милиции. Простым горожанам, высыпавшим на улицы города и тоже разодетым во все самое лучшее, не было числа. Музыка гремела не умолкая. Из окон свешивались ковры. На домах трепетали флаги. На площади выкатывали бочки с вином и выносили угощение. Триумфальная арка, сооруженная Питером Куком, была лишь одной из двадцати восьми, выстроенных на улицах города, и мастер не без ревнивой тревоги сравнивал свое создание с остальными двадцатью семью. Друзья и домочадцы горячо говорили ему, что его арка не только не уступает другим, но даже превосходит их, ибо мастер применил такие секреты перспективной иллюзии, что арка кажется издали и глубже и протяженнее своих истинных размеров.
