Неправ мой учитель.
С оглядкой на невский туман,
Каноны и схемы
Храню я строку-талисман
Из детской поэмы.
Люблю этот нежный брелок.
Он — средство от транса,
Лекарство от блох, уголок
Иного пространства.
Скучна мне любая модель
Без примеси страсти.
Известно, что счастье — не цель,
Но цель — это счастье.
8.07.80
* * *
Наша правота измеряется удачей.
Н. К.
Гамаши за бюст Геродота
Засунув, к поэту она
Бежит, вся — порыв и свобода,
С тетрадкой, надежды полна.
Ты знаешь, что станется с нею,
Всю жизнь, лет на сорок вперед:
О чем же грустить тут? — Болею
Душой за нее... пусть идет!
День весел, кипением налит,
Как море, бескрайне житье.
Сейчас знаменитость похвалит
Прелестную музу ее.
Под сенью гостиничных комнат
Певца вдохновенье проймет —
Похвалит, надолго запомнит,
На смертном одре помянет.
Но ей улыбнется призванье
Другое, что тоже — в крови:
Очаг гименеев, страданье
И готика женской любви.
Из Кракова, Ульма, Брюсселя
Святые в несметном числе
Ее поощрять прилетели,
Освоились в Детском Селе.
Голодному времени в пику
Писателя княжеский быт
(где слуги и бьюик для шику)
Счастливица благословит.
На две ее важных дороги
Одна путеводная нить:
К обеда — доставить миноги,
К рассказу — стихи сочинить.
И век изуверский не страшен.
Над женственным зодчим встает
Ажурных и стрельчатых башен
Невыдуманный хоровод.
Но не обуздаешь природы,
Не тронешь стихии шальной,
Когда величавые своды
Сейсмической смоет волной!
Над грудой священного сора
Отыщет ли времени связь?
— Страданье — начало позора,
Промолвит, в последней смирясь
Беде... А покуда — из детской,
Где плюшевый мишка лежит,
Задолго до воли советской
Девчонка к поэту бежит.
Ее проводить не мешало б
Тебе по весенней Москве,
Но нет ни предчувствий, ни жалоб —
Блаженная дурь в голове.
17.12.77, 1989
* * *
Чего хочу? Всего, со всею полнотой...
Н. О.
Военную музыку Герцен любил.
Мне слышится дробь барабана.
Нелепый Исакий торчит из стропил,
Без купола, в клочьях тумана.
Мне внятен валторны воинственный рёв
И флейты дорической звуки,
Но струнные предпочитал Огарев
И сам сочинял на досуге.
Он не был вождём. Изводился, раним,
Сердечного ради союза —
Меж тем чуть не плача взывала над ним
Его обойдённая муза.
Он с нею свиданья продлить не умел.
Ни в чем не далась ему мера
Созвучья, кладущего водораздел
Супружества и адюльтера.
За другом спешил, с неопознанным злом
Сражался, седеть уже начал,
Когда ж оглянулся, у той под крылом
Был Лондон, и Гринвич маячил.
Не здесь ли извечная наша беда?
Душа всеохватности просит,
И цельного мы сторонимся труда,
