— Я никого не предал.
Снова стал обводить всех нас взглядом больших покрасневших глаз и вдруг разразился смехом:
— Вы ведь счастливы здесь? Отвечайте! Вам здесь хорошо живется, и поэтому вы не хотите возвращаться туда?
Сказав это, он сплюнул, и тогда один из них ударил его по лицу. А другой, зло глядя на меня, крикнул:
— Эта европейка всему причиной!
Но его схватили и увели из комнаты. Все вышли, бормоча извинения. Но сама-то я знала, твердо знала, что он прав.
Да, всему причиной эта европейка.
* * *
Я долго носил в себе все, что рассказала в тот вечер Бриджит в ее японской комнате. Когда она закончила была уже глубокая ночь, но она все продолжала сидеть на ковре. Распущенные волосы почти полностью закрывали ее лицо. Не поднимая головы, она сказала:
— С чего это я разговорилась? Много лет молчала, а тут вдруг почувствовала необходимость высказаться. И ведь мне не стало легче. Наоборот, вся старая боль вернулась. Зачем же нужно было рассказывать?
Медленно подняла голову:
— Простите меня и не оставляйте одну.
Но я оставил ее. Я повел себя, как тот самый случайный попутчик, который в поезде выслушивает откровения соседа. Потом я часто встречал ее по вечерам в обществе Ибрахима и Мюллера, пока оба не уехали, и ни словом, ни взглядом не напомнил ей о той ночи признаний. Не вспоминала о ней и она. Мы оба были заняты Ибрахимом. На аэродром проводить его она не приехала. Мы с Ибрахимом крепко обнялись на прощание, у обоих выступили слезы. Наша вражда не просто стерлась — после того, как мы обнажили друг перед другом свои раны и шрамы, между нами возникла искренняя, глубокая дружба.
С аэродрома я поехал прямо в кафе и там встретил ее. Не знаю, была ли это случайность или она, уже зная мои привычки, ожидала меня там.
Я ни о чем не спросил ее, но после этого мы стали встречаться каждый день, в полдень. Ни я, ни она ни разу не пропустили встречу. Виделись даже в выходные дни. Не назначали свидания и ни о чем не договаривались, но, выходя из моей машины у своего офиса, она говорила мне «до свидания», и мы оба знали, что завтра, в обычный час встретимся в кафе.
В те дни говорил больше я. Как и она, я не знал причины этой неодолимой потребности открыть перед ней всю душу нараспашку. В нашу первую встречу, тем вечером, желание высказаться возникло у нее. В наши полуденные встречи подобное желание одолевало меня. Я рассказал ей нашу историю с Манар, как сам ее понимал. Рассказал даже то, чего не мог сказать ни Ибрахиму, ни кому-либо другому и что мучило меня днем и ночью. Рассказал так же просто, как и она поведала мне свою историю, в один присест и без колебаний. И так же не почувствовал облегчения. Просто, пришла моя очередь говорить.
