«Непосредственная действительность мысли, это — язык»,[4] — утверждает Маркс. Из этого следует, что реальность мысли проявляется в языке. Таким образом, точность знаний и представлений о предмете или явлении обусловливает и точность языка. Чем доскональнее, глубже знает писатель то, о чем он пишет, тем точнее и выразительнее его язык.
Житков ни о чем не говорит приблизительно, понаслышке. Обо всем — как соучастник, сотрудник, знаток, профессионал, деятель. Язык произведений Житкова чужд рассудочности и отвлеченности выхолощенного книжного языка; Житков много жил и трудился вместе с народом, любил изображать труд и черпал словесное богатство из основных, необъятных фондов народной речи, созданных людьми труда. Русскую народную речь, щедрую, меткую, разнообразную, Житков знал до тонкости. Сила его стиля — в великолепном воспроизведении сноровки, удальства, быстроты, хватки, меткости. О сноровке плотника: «тяпнул бревно, всадил полтопора и поволок бревно за собой, как собачонку на привязи». «Сложил замок, как влепил. Пристукнул обухом, и срослись два дерева в одно». А вот о ходкой, быстрой рыбачьей шаланде: «приляжет на бок и чешет по зыбям, только пена летит».
Все многочисленные профессии, которыми владел Житков, требовали от него меткости, и он будто внес эту меткость и в свою работу над словом: «Я увидел лицо, оскаленное от злости. Не лицо, а кулак». Точнее, определительнее не изобразишь это злое лицо и десятками страниц.
Стремление к точности было у него вполне осознанным. «Если не сделать это со всей точностью, — пишет он в одном из писем 1934 года, — то получится банальность». «Дело, конечно, в точности», — объясняет он в другом письме. «Боюсь невыспанной головы, — пишет он в третьем, — боюсь, что не проведет она в руку того, что надо, и что нельзя неточно взять…»
С удивительной точностью сделано им, например, описание удава — нет, это даже не назовешь описанием, потому что сам удав пожаловал на страницы рассказа силой житковского слова: «пристальные глаза смотрели неутолимо, жестоко, плотно прицеливаясь… это была живая веревка, которая смотрит для того, чтобы видеть, кого задушить». С той же выразительной точностью передана походка волка: «Он умел смотреть назад, совсем свернув голову к хвосту, и бежать в то же время прямо вперед». С той же точностью воспроизведен прыжок леопарда: «Леопард высоко перемахнул через поваленное кресло-кабину и… мягко лег на брезент. Мясо было уже в клыках… Он на миг замер, только ворочая глазами по сторонам. И вдруг поднялся и воровской побежкой улепетнул». В этом отрывке передано несколько разных моментов движения зверя и для каждого найдено наиболее точное слово: «перемахнул», «мягко лег», «замер», «улепетнул».
