С середины 30-х годов Борис Житков, сделавший уже немало в литературе для старших ребят, стал все чаще и чаще обращаться к малышам, В 1934 году в ленинградском журнале „Чиж“ был напечатан целый цикл рассказов Житкова для дошкольников: „Как папа меня спасал“, „Как слон спас хозяина от тигра“, „Как тонул один мальчик“, „Как я ловил человечков“. В 1935 году к ним прибавились „Охотник и собаки“, „Разиня“. В 1936 году в одном из писем Житкова появилось знаменательное признание: „Мне чего-то не стало хотеться писать для детей среднего возраста. Либо уж для трехлетних, либо для тридцатилетних“. Последней книгой Житкова была, как известно, энциклопедия для маленьких: „Что я видел“.
Рассказы Житкова для малышей глубоко педагогичны, откровенно, подчеркнуто педагогич-ны и в то же время чужды узкому, прикладному, педагогическому утилитаризму. По своей художественной задаче лучшие из них — родные правнуки детских рассказов Льва Толстого: им свойственна та же поэтическая, насыщенная содержанием, экономная краткость. Многие произведения Житкова для дошкольников условно можно назвать „хрестоматийными“. Они преподносят читателю поучения вполне откровенно.
Вот юноша во время пожара спас женщину, задыхавшуюся в дыму: „Он не сказал даже, кто он такой, только потом узнали, кто это был, и его наградили“ („Пожар“); вот мальчишка хвастал, что не боится буранов и круч, и из-за своего хвастовства чуть не погиб в пропасти („В горах“). Житков сам говорил о своих рассказах для дошкольников: „они вроде басен каких-то“. Автор вправе ожидать, что, прочитав эти рассказы, маленький читатель воскликнет:
Буду
делать хорошо
и не буду
плохо.
Нравоучительных рассказов для детей писалось и пишется немало. Нередко бывает, что, вопреки своему заданию, они не способны научить ничему. Рассказы старых хрестоматий — за редким исключением — наводили на ребенка тоску и скуку. Многие нравоучительные рассказы современных хрестоматий тоже ничего, кроме тоски, вызвать нe могут. А детские рассказы Житкова трогают читателя, печалят, радуют и без натяжки, со всей непреложностью поэтичес-кого произведения заставляют ребенка сделать тот самый вывод, к которому пришел автор.
Чем же обусловлена такая разница результатов?
Очень часто приходится читать и слышать, будто детям доступно лишь „простое“ — „простой“ сюжет, „простой“ вывод, „простые“ изобразительные средства. (Многие критики и редакторы склонны считать „простой“ ту фразу, которая лишена интонации.) Однако на поверку выходит, что с простотой дело обстоит не так-то просто. Перечтем, например, два маленьких, элементарно простых рассказа из двух хрестоматий — старой, дореволюционной, и новой.
