Вино было кислым и теплым. Поморщившись, Жур-ба отставил кружку и негромко сказал:
— Мне бы хозяина. Дело есть.
Парень цепко глянул на него.
— А что за дело-то?
— Вот хозяину и скажу, — напуская на себя как можно больше безразличия, ответил Журба.
— Счас, — парень нырнул в маленькую дверь, почти совсем неприметную сбоку. Вернулся он скоро, а вслед за ним вышел плотный, кряжистый человек с немолодым лицом. Небольшие глаза, мясистые губы и нос, твердый, несколько выдвинутый подбородок — все обычно, заурядно, повторяемо. И одет он был неприметно: темный пиджак, под ним — такая же темная рубашка. Приставь к этому картуз — и перед вами мастеровой. Надень пиджак поприличней да затяни рубашку галстучком — мелкий коммерсант, примелькавшаяся по тем временам фигура.
По этой тяжеловесной неприметности Журба и узнал нужного ему человека — Бондаренко.
Подойдя к стойке, хозяин подвальчика обратился к Журбе:
— Вы хотели меня видеть? Слушаю…
Лицо у него было замкнутое, усталое.
— Имею предложить партию сухого вина… По весьма сходной цене, — подчеркивая последнюю фразу, вполголоса проговорил Журба.
— Вообще-то я недавно приобрел, — полуприкрытые набухшими веками глаза не выразили интереса. — Однако же обсудить можно, пожалуйте, — он открыл дверь за стойкой.
Они вошли в небольшую, просто обставленную комнату, и хозяин, приглашая садиться, смотрел вопросительно.
— Я от Виктора, — сказал Журба.
Пожалуй, ничего не изменилось в лице Бондаренко, только взгляд стал пристальней, тяжелей.
— Так, понятно, — сказал он. — Что же Виктор Игнатьевич просил мне передать?
— Сейчас… — Журба положил на стол небольшой кусок полотна — это был мандат, подписанный Дзержинским. Бондаренко расправил его на ладони, пробежал глазами текст. Лицо его сразу потеплело.
И только теперь, впервые после событий в Симферополе, Журба почувствовал, как смягчается в нем некая до отказа сжатая пружина, державшая его в неимоверном напряжении. Если бы и здесь ждала Николая неудача, это была бы катастрофа.
В отличие от Бондаренко, никогда не слышавшем о Николае, Журба знал о хозяине «Нептуна» многое — об этом человеке говорил ему Поляков.
Он знал, что Бондаренко — коренной севастополец, — прослужив много лет на флоте, расстался с городом не по своей воле: после подавления восстания 1905 года комендор-очаковец был приговорен к бессрочной каторге, откуда вызволила его Февральская революция. Два года дрался на фронте гражданской войны, завершая то, что не удалось сделать в девятьсот пятом, и лишь потом вернулся в Севастополь — тоже, к слову, не по своей воле. Бондаренко вызвали в Харьков, в губчека, где он узнал о решении направить его в Севастополь на нелегальную работу. Убежденный, что большую пользу он принесет на фронте, Бондаренко пытался спорить, но последнее слово осталось не за ним: к таким понятиям, как партийная дисциплина, бывший политкаторжанин относился свято. В Севастополе ему предписывалось сколотить группу из проверенных людей для подрывной работы в тылу врага. Тогда еще никто не знал, что Крым станет последней ставкой Антанты в борьбе с Советской Россией и что разведка в непосредственном тылу белогвардейской армии будет особо важным делом.
