– Что это суб-инспектор на вас напал? – спросили Семенова исключенные.
– Пусть его! – ложась на лежанку, проговорил философ, – много нуждаюсь я! По мне, хоть завтра в дьячки…
Исключенные отправились на полати.
Минут через десять пришел Пречистенский с розовыми щеками от мороза; он сел за стол и принялся списывать лекции профессора под заглавием: «Убеждения оратора на сердце». Вокруг него учили уроки мальчики, зажав свои уши.
Декалов сидел без книги и посматривал на товарища, Орлова, который, облокотившись на греческую грамматику, ел лепешку; он ждал, пока Орлов наестся, вытвердит урок и позволит ему поучиться по его грамматике: но Орлов, поглядывая по сторонам, внутренно радовался, что Декалова завтра ожидает гибкая лоза…
– Пречистенский! – крикнул с лежанки философ, – нет ли у тебя до завтра гривенника?
– Право, Егор Антоныч, нету: нынче отцу послал письмо…
– Орлов! – говорил Декалов, – одолжи хоть катехизиса…
Орлов помолчал и сказал:
– Я его в сундук запер…
На полатях исключенные пели: «Како не дивимся…»
Философ сошел с своего ложа, сел на скамью у стола и мрачно спросил мальчиков:
– Приготовили уроки?
– Нет, Егор Антоныч.
– Что же вы делали, пришедши из училища? Декалов! читай из катихизиса…
Декалов вышел из-за стола, стал среди комнаты (как этого требовала субординация) и в замешательстве перебирал ключи, висевшие у него под жилеткой, и ничего не отвечал.
– Эй, вы! приготовьте лозу! – крикнул философ ученикам.
– Егор Антоныч, у меня книг нету, – сказал Декалов.
– Кто ж тебе будет покупать книги? я, что ль? Эй! что же вы не несете?
– Лозы нету, Егор Антоныч, – крикнул один мальчик, вылезая из-под печки, – кто-то унес…
Философ подошел к полатям и спросил:
– Ильинский! пойдем, брат, в сад, нарежем березовых сучьев…
– Пойдемте…
Исключенный Ильинский оделся в худую свитку и отправился с философом в сад.
На улице была сильная метель; в саду с писком вертелся флюгер на бане… Философ стоял по колени в снегу перед березой, на которой сидел исключенный, и сбирал прутья.
– Ильинский, как бы добыть денег?
– Завалить надо что-нибудь, – отвечал Ильинский.
– Да уж я назначаю свой тулуп.
– Так надо идти к Аленке: она даст рубля два.
– Хоть бы рубль дала!
– Даст больше… Ведь у вашего тулупа овчины молодые…
– Только ты уж сам Аленке напиши расписку, а я постою на улице; мне не хочется срамиться…
Вскоре Ильинский и Семенов пришли в кухню, положили сучья в печку для распаривания и, завязав тулуп в узел, ушли к Аленке.
