— Считай, что я в деле, — согласилась Иззи, понимая, что, оставшись дома, будет плакать, пока не заснет.
Они договорились встретиться в восемь в Сохо, и когда буквально через пару минут телефон зазвонил снова, Иззи даже не посмотрела на высветившийся номер, она была уверена, что это опять Карла.
— Привет, — радостно улыбнулась она.
— Привет.
Это был Джо. Его голос звучал непривычно холодно, но все же это был он. Иззи показалось, что она вновь стоит перед входом в музей, и ледяные струи дождя яростно хлещут ей в лицо. Она увидела Элизабет, холеную, породистую блондинку с первоклассными ногами, идущую рука об руку с мужем, и снова почувствовала на себе равнодушный, лишенный всякого выражения взгляд Джо.
Потом она вспомнила надломленный голос отца в телефонной трубке, лежащую в коме бабулю, и все обидные, злые слова, которые готовы были сорваться у нее с языка, тут же забылись. Сейчас она хотела только одного: видеть Джо. Он был ей нужен. Нужен, как никогда прежде.
— О Господи, Джо, — всхлипнула она. — Это так ужасно… мне звонили из дома: с бабушкой несчастье… у нее инсульт, и никто не знает, чего ожидать…
— Ох, милая, — лед в его голосе мгновенно растаял, — я сейчас же приеду.
Джо появился через десять минут. Шагнул в квартиру и, не говоря ни слова, прижал к себе Иззи так крепко, что у нее захватило дух.
— Милая моя девочка, — без конца повторял он, нежно гладя Иззи по волосам и баюкая, словно ребенка.
Она так остро нуждалась в утешении, что, наконец обретя его, не выдержала и разрыдалась. Она плакала, пока лицо ее не опухло от слез, а ноги не начали подгибаться от слабости. Тогда Джо подхватил ее на руки, отнес на диван и опустился рядом на подушки. Свернувшись клубком у него на коленях, Иззи закрыла глаза. Ее затопило давно забытое чувство защищенности.
— Спасибо, — выдохнула она, уткнувшись лицом в теплое плечо Джо.
Лежа в его объятиях, она начала рассказывать о бабуле. После смерти мамы Иззи почти все время жила в доме Лили. Бабуля была единственной, кто никогда не избегал разговоров об Элис.
— Папа не знал, как вести себя со мной. Он думал, что беседы о маме только расстраивают меня и лучше не бередить душу воспоминаниями. В первый год я и сама не могла говорить о маме, а потом часто пыталась завести о ней разговор, но отец тут же менял тему. Может, ему было слишком больно вспоминать, не знаю.
— Какой она была? — спросил Джо.
— Во многом похожей на папу. Такой же рассеянной и отстраненной. Не от мира сего, как все художники. Мама рисовала. Могла выйти из дома в одежде, перепачканной краской, с пятнами краски на лице. Она этого не замечала. Приходила в супермаркет в тапочках и только смеялась, когда ей на это указывали. Наверное, ее можно было назвать богемной. Мама была темноволосой и смуглой, совсем не как я, и любила солнце. У нее была темная родинка на спине, но она не придавала этому значения. Когда выяснилось, что это рак, ей оставалось жить считанные недели.
