В благоговейном молчании процессия достигла кладбища. Заходящее солнце бросало свои последние лучи. Переливы света струились, как безутешные слезы матери, потерявшей ребенка.
На кладбище все остановились возле свежей могилы, над которой вместо надгробия возвышался кусок обгоревшего металла. Надпись на нем гласила: «Мы убили его, сынок!»
Молчаливый и неподвижный, стоял Атва у могилы матери, всматриваясь в надпись на надгробии. Толпившиеся вокруг односельчане, будто в мечети, молитвенно устремили на нее свои взоры.
Внезапно Атва очнулся.
— Как умерла моя мать?! — закричал он.
— Как и все люди умирают, сынок, — в сильнейшем волнении поспешил ответить шейх.
Рука Атвы, сдавившая плечо шейха, разжалась, из глаз его хлынули слезы.
— И ты тоже отвечаешь так, дядюшка Байюми, — рыдая, повторял он.
А шейх Байюми, успокаивая, гладил его по спине, сам не в силах сдержать катившиеся по лицу слезы.
— Она умерла, сынок, окруженная всеми нами. И если ты снова вернешься на поле боя, то мы все будем ждать тебя и твоих товарищей с победой и молиться за вас. Я доживу, увижу, как ты вернешься победителем. Пойдем, сынок, возвратимся в деревню, тебе надо отдохнуть с дороги.
Шейх Байюми хотел взять Атву под руку, но тот отстранился и бросился в сторону, сквозь застывшую вокруг толпу. Огонь, вспыхнувший в его глазах, высушил слезы.
Неожиданный порыв Атвы испугал односельчан. За его спиной раздались возгласы:
— Куда ты, Атва? Подожди! Мы пойдем с тобой!
Но Атва ускорил шаг. Он миновал кладбище и быстро направился к дороге, ведущей на шоссе. Односельчане побежали, пытаясь догнать его.
— Остановись, Атва! — доносились до него голоса. — Вернись в деревню!
Но Атва с лихорадочной поспешностью шел все вперед и вперед, не обращая внимания на призывные крики и топот ног бегущих сзади людей.
Так длилась эта погоня, пока односельчанам не стало ясно, что вернуть его невозможно. Тогда они остановились и долго еще стояли на дороге, полные тоски и печали, пока он не скрылся вдали.
