Как умер отец, мама? Я знаю, что он работал в английских военных лагерях в Тель эль‑Кебире. Они убили его? Ты говорила, что ему не было и тридцати пяти, когда он умер. Как он умер?..
«Твой отец умер так, как обычно умирают люди, на своей постели. Не слушай, что говорят о его смерти. Люди часто говорят лишнее. Иди, сынок, и не думай об этом. Ты уходишь на поле боя и, дай бог, вернешься с победой».
Я вернусь к тебе с победой, мама. На этот раз мы не победили, но еще победим. Борьба еще не кончена. Так говорит наш молодой командир, и мы верим ему.
Знаешь, ведь я отказался от отпуска, который давал мне командир, я не мог прийти к тебе без победы… Я боялся, что ты и односельчане еще не знаете, что это поражение — временное, что оно превратится в победу, которая сломит и отбросит врага. Потом, когда я сам осознал, что это затишье сменит буря, я согласился на отпуск.
Поняла ли ты слова: «Прекращение огня»… «Международные наблюдатели»… «Генеральная ассамблея»… Сумел ли шейх Байюми разъяснить их, или вы ждете меня, чтобы я принес вам истину?
Впереди уже показалась деревня, но он по-прежнему медленно и мерно, почти не поднимая пыли, шагал по дороге. Глаза его рассеянно блуждали. Туманные образы, тесня друг друга, выплывали из глубин памяти. Стоял монотонный звон в ушах.
До ночи было еще далеко, но на горизонте уже разлилась желтая заря, когда Атва достиг деревенской околицы.
И тут он увидел шейха Байюми, переходившего придорожную канаву. Шейх с криком бросился к нему, бормоча что-то бессвязное. Он остановился, силясь улыбнуться дрожавшими от волнения губами. Приблизившись, шейх Байюми заключил его в объятия. Слезы заливали морщинистое лицо старика, стекали на седую бороду.
Вскоре Атва был окружен толпой односельчан, которые сердечно обнимали его и говорили душевные слова, смягчавшие тревогу и озабоченность. Но среди этих приветливых рук не было рук его матери, не было ее ласковых любящих глаз. Он понял это, когда вся процессия влилась в деревню.
— А где мать? — спросил он у шейха Байюми. — Она в поле?
Шествие остановилось. Взгляды людей окаменели, ноги будто приросли к земле. Воцарилась гнетущая тишина. Атва почувствовал, будто чьи-то цепкие пальцы сдавили ему горло. Он обернулся к шейху Байюми, тревожным взглядом вопрошая его о причине такого странного молчания. Шейх поднял руку, взмахнул ею, как бы сгоняя с голов безмолвие:
— Да… Да… Она там… Ты лучше спроси, что мы делали без тебя. Ведь не один ты сражался. Клянусь святым Сиди эль‑Гамри, мы здесь тоже сражались!
