Видя, что Гэй ни о чемъ понятія не имѣетъ, мистриссъ Ашфордъ посовѣтовала ему отложить убранство будуара до личнаго свиданія съ Эмми. Гэй охотно соглаеился, радуясь тому, что онъ сбылъ съ плечъ сильную обузу. Въ дѣлахъ Кулебъ-Пріора онъ дѣйствовалъ гораздо смѣлѣе и съ жаромъ трудился вмѣстѣ съ Уэльвудомъ надъ улучшеніемъ несчастной деревушки. Всѣхъ удивляло одно, что онъ хлопочетъ объ этомъ теперь, когда впослѣдствіи ему было бы больше времени и возможности вести это дѣло, но Гэй бился изъ-за того, чтобы ничто не отравляло первыхъ дней его супружескаго счастья. — Я не могу быть покоенъ, говорилъ онъ, пока положеніе всѣхъ бѣдныхъ жителей Кулебъ-Пріора не будетъ улучшено.
Ко дню свадьбы Гэя готовился сельскій праздникъ. Гэй объявилъ, что желаетъ именно въ самый этотъ день повеселить всѣхъ житей Рэдклифа. — Мы послѣ зададимъ другой пиръ, сказалъ онъ Роберту и Эдуарду, которые назначались распорядителями угощенія. Дѣти Ашфорда, обожавшія Гэя, ревновали его къ будущей лэди Морвиль и громко высказывали мнѣніе, что сэръ Гэй очень глупо дѣлаетъ, что женится.
— Мы ее знать не хотимъ, говорили они отцу и матери:- она его у насъ отниметъ, за что намъ ее любить.
Въ концѣ мая Гэй вспомнилъ свое обѣщаніе свозить мальчиковъ на Шэгъ-Рокъ. Выбравъ ясный, тихій день, онъ усадилъ ихъ въ лодку, а самъ началъ грести. Дѣти не помнили себя отъ радости и привезли матери кучу щепокъ отъ разбитаго корабля, выброшеннаго на островъ.
Хлопоты по дому и по имѣнію, стройка, пропасть визитовъ, дѣлаемыхъ ему сосѣдями, отнимали у Гэя цѣлый день. Онъ едва успѣвалъ урвать нѣсколько времени въ сутки, чтобы написать къ Эмми.
Страстно любя уединеніе, онъ убѣгалъ иногда одинъ въ лѣсъ или на берегъ моря, чтобы имѣть возможность сосредоточить нѣсколько свои мысли, но и тутъ Мэркгамъ, Уэльвудъ или маленькіе Ашфорды слѣдовали за нимъ какъ тѣни, каждый съ своими докладами.
Наканунѣ отъѣзда изъ Рэдклифа, это было въ Вознесенье, Гэй отправился въ церковь, оттуда прямо пробрался въ бухту, отвалилъ свою лодку и уплылъ въ море совершенно одинъ,
Тихо напѣвая про себя какую-то старинную пѣсню, любимую имъ еще въ дѣтствѣ, Гэй смѣло взмахивалъ веслами и разсѣкалъ серебристыя волны, освѣщенныя яркими лучами солнца; лодка его быстро скользила по гладкому морю. Ловко обогнувъ грозный Шэгъ-стонъ, онъ началъ тише грести и оглянулся на Рэдклифъ. Прямо передъ нимъ возвышалась гранитная скала, кой-гдѣ поросшая мхомъ и мелкимъ кустарникомъ, оттуда несся къ нему ровный звукъ морскаго прибоя. Рыбачья слобода, при устьѣ бухты, лежала передъ нимъ какъ на блюдечкѣ. Высокія трубы домовъ, старинныя крыши, покрытыя мхомъ и папоротникомъ, вдали двѣ мельницы, а въ срединѣ — высокая церковная башня, служившая маякомъ для рыбаковъ: все это вмѣстѣ, при свѣтѣ полуденнаго солнца, составляло самую живописную картину. Старинный замокъ Рэдклифъ, выстроенный въ готическомъ стилѣ, господствовалъ надъ всей долиной и мрачные его выступы, остроконечныя башенки только и годились что для такой орлиной породы какъ Морвилей. Гэя поразила грустная наружность его дома; нигдѣ на окнахъ не бѣлѣлись шторы, нигдѣ не было видно занавѣсей, всѣ комнаты главнаго фасада казались нежилыми, запущенными. Стѣны, выходившія къ къ морю, почернѣли отъ времени; отъ всего замка вѣяло какой-то таинственностью и вмѣстѣ величіемъ.
