— Хороша ли она? разсѣянно спросилъ Филиппъ.
— Имъ слѣдовало бы держать лучше тактъ! замѣтилъ Гэй. — Ахъ! Филиппъ, есть тамъ одинъ болванъ трубачъ, я бы его каждый день палками дулъ! И онъ скорчилъ гримасу.
Какъ иногда пустыя слова могутъ измѣнять ходъ мыслей.
Оркестръ былъ подъ вѣдѣніемъ Филиппа. Онъ не могъ выносить, чтобы о немъ говорили дурно, и потому возразилъ Гэю, что, по мнѣнію многихъ, именно этотъ-то трубачъ и лучше всѣхъ играетъ.
Гэй расхохотался и, пожимая плечами, сказалъ:
— Ну, такъ ужъ мнѣ придется уши зажать отъ остальныхъ. Прощайте!
— Какъ этому мальчишкѣ надули въ уши, что у него слухъ хорошъ! подумалъ Филиппъ. — Поменьше бы онъ толковалъ о музыкѣ, хоть ради того, чтобы не напоминать о своемъ происхожденіи.
Что-жъ было съ Лорой во все это время? Вокругъ нея разговаривали, смѣялись, но она ничего не слыхала. Ея мысли, чувства — все было поглощено сознаніемъ настоящаго счастія. Филиппъ любилъ ее, она для него дороже всѣхъ на свѣтѣ — чего-жъ ей больше? Съ дѣтства привыкла она считать его своимъ первымъ другомъ и наставникомъ. Будучи дѣвочкой, она гордилась предпочтеніемъ, оказываемымъ ей передъ прочей семьей. Теперь ей уже 18 лѣть, но она по прежнему была чиста и невинна, какъ ребенокъ. Романическая сторона жизни осталась совершенно ей неизвѣстна; она во всемъ вполнѣ полагалась на мнѣніе Филиппа; въ ея глазахъ онъ былъ непогрѣшимъ. Самая таинственность ихъ отношеній не путала Лору, она вѣрила, что такъ должно быть, потому что онъ этого желаетъ. Мать никогда не была повѣренной ея дѣтскихъ впечатлѣній; болѣзнь Чарльза не давала возможности мистриссъ Эдмонстонъ смотрѣть за нравственностію и развитіемъ дочерей. У тѣхъ поневолѣ жизнь складывалась иначе, чьмъ у дѣвушекъ, неизмѣнно руководимыхъ материнской рукой. Онѣ совсѣмъ отвыкли дѣлиться съ нею своими радостями и горемъ. Лора была отъ природы чрезвычайно скрытна и повѣряла свои мысли только одному Филиппу. Она вообще не знала жизни, ей и въ голову не приходила мысль, что она обязана передать матери содержаніе своего послѣдняго разговора съ кузеномъ; напротивъ, она не давала даже себѣ труда обдумывать вопроса: прилично это или нѣтъ; ей казалось, что дѣйствія Филиппа не подлежатъ людской критикѣ и, что если онъ предложилъ какого-бы то ни было рода планъ — она должна смѣло исполнить его.
Вернувшись домой, Лора убѣжала къ себѣ въ комнату, растворила окно и, усѣвшись на немъ, предалась сладкой мечтѣ о своемъ счастіи.
