Личико Егорушки сдѣлалось вдругъ дѣловитымъ и важнымъ.
— Потому ледъ это… Его колоть надо. Ну и… и все… Ступай, братуха, на тотъ берегъ, къ огороднику, бери ломъ и валяй… Нечего тутъ…
— Ахъ ты, египетскій! — съ сердцемъ проворчалъ Митричъ, принимаясь снова за работу. — Приползъ, нечистая сила! Онъ тебѣ всюду вползетъ!
— Вползетъ, это правильно, — примирительно согласился Егорушка.
— Сейчасъ тутъ рѣка, поле, степь — чисто, свободно… А приперъ вотъ этакій — Симъ, Хамъ и Яфетъ, все сразу и прокоптитъ!
— «Прокоптитъ»! — подхватилъ Егорушка и отъ удовольствія топнулъ лаптемъ. — Это вѣрно, что прокоптитъ. Ей право! Вишь сказалъ! А?! Прокоптитъ! Ахъ, лиходѣй!
— Племя нечистое.
— О? Нечистое?
— Хуже нечистаго: Іуды, кровососы анаѳемскіе…
Егорушка посмотрѣлъ на Мотьку.
— Эхъ, мальчонка, — сочувственно прокряхтѣлъ онъ, — видишь ты! Вотъ дѣла-то… Дѣла-то, говорю, вотъ какія. А ты ступай, пока что, за ломомъ, ступай, братуха, нечего тутъ.
Мотька обвелъ испуганнымъ взглядомъ и своего врага, и своего защитника, и сохранявшаго все время полное безмолвіе Анисима, и потомъ тихонько, осторожно ступая, поплелся на льду на другой берегъ, гдѣ въ круглой землянкѣ хранились нужныя для колки льда принадлежности.
— И чего отъ меня хочетъ этотъ разбойникъ, — думалъ онъ, — что я ему сдѣлалъ? Такая ужъ наша еврейская доля.
И Мотька сталъ думать о томъ, что его преслѣдовали всю жизнь. Вотъ на эту самую рѣку прибѣгалъ онъ купаться въ дѣтствѣ, и русскіе мальчики жестоко били его и не впускали въ воду… Когда онъ, выкупавшись, выходилъ изъ воды, они швыряли въ него пескомъ и грязью, и онъ вынужденъ бывалъ снова лѣзть въ рѣку. Мальчишки швыряли опять и опять, въ теченіе получаса и больше, и онъ весь синѣлъ отъ холода, коченѣлъ и трясся; а мальчишки надѣвались надъ нимъ и хохотали, завязывали въ тугіе «сухари» рукава его рубахи и смачивали ихъ въ рѣкѣ, чтобы сдѣлать еще болѣе труднымъ распутываніе узловъ… Плавалъ Мотька неумѣло. Онъ безпорядочно и неловко ударялъ по водѣ сжатыми кулаками, и товарищи говорили, что онъ «мѣситъ булки». И этимъ неумѣньемъ его русскіе мальчики тоже пользовались и часто «топили» его, пригибая къ рѣчному дну… Постоянныя преслѣдованія, постоянная мука!.. Когда, четыре мѣсяца назадъ, отца Мотьки на черныхъ носилкахъ несли на кладбище, какой-то извозчикъ кричалъ во всю глотку: «Жидъ сдохъ, Хайка осталась. Ступай, Хайка, въ казарму, солдатъ вкуснѣе жида»… А прохожіе поощрительно смѣялись…
