— Да, я сынъ богатаго Тру — продолжалъ Ёнъ, — кто бы могъ этому повѣрить? Ты вѣдь тоже не принималъ меня за богача?
— Нѣтъ, — отвѣтилъ Кьюслингъ и покачалъ головой. Но Ёнъ несся теперь на всѣхъ парахъ. Онъ наслаждался изумленіемъ Кьюслинга и продолжалъ все больше хвастаться. Онъ, казалось, просто надувался тщеславіемъ, онъ становился на носки, кричалъ и, наконецъ, подошелъ ко мнѣ и также поднесъ свой бумажникъ къ моему носу.
— Ну, пустымъ бумажникомъ меня нисколько не удивишь, — произнесъ вызывающимъ тономъ Кьюслингъ.
— Пустымъ!.. Ахъ ты, собака! — и Ёнъ принялся вытаскивать изъ бумажника кредитки, размахивать ими во всѣ стороны, сталъ бѣгать за Кьюслингомъ по всѣмъ угламъ комнаты и совать ему въ лицо пачки бумажекъ. — Какъ, это онъ называетъ пустымъ бумажникомъ? Ха-ха-ха, приходится спрашивать его объ этомъ, если ужъ онъ такъ наивенъ. Да, — я только Ёнъ Тру, сынъ бѣдняка Тру, и у меня, у бѣдняка, нѣтъ ни гроша въ карманѣ! ха-ха-ха!
Его хвастовству не предвидѣлось конца. Онъ присѣлъ къ столу, опорожнилъ всю бутылку и продолжалъ хвастаться. Кьюслингъ сказалъ, наконецъ:
— Да вѣдь я же всегда говорилъ и говорю, что ты удивительный человѣкъ, Ёнъ Тру… Ну, какъже теперь обстоитъ съ пятью кронами, — дашь ты мнѣ ихъ или нѣтъ? Хотя мы и выпили коньякъ, но рождественскій сочельникъ все еще не прошелъ.
— Но, — произнесъ Ёнъ, точно онъ продолжалъ безъ всякаго перерыва свою рѣчь и какъ бы не слыша словъ Кьюслинга, — но я совсѣмъ не съ той цѣлью показывалъ вамъ мои деньги, чтобы дать вамъ взаймы, въ этомъ вы жестоко ошибаетесь.
Кьюслингъ опять принялся бранить его самыми отборными словами, какія онъ только могъ вспомнить, и Ёнъ, наконецъ, созналъ, что онъ дѣйствительно долженъ предпринять что-нибудь. Онъ прервалъ Кьюслинга:
— До тѣхъ поръ, пока вы мои гости, вамъ не нужно занимать деньги, чтобы дѣлать какія бы то ни было покупки для моего дома. Объ этомъ ужъ позаботится сынъ Тру, да, сынъ богача Тру, и всѣ расходы по ужину возьметъ онъ на себя!
— Браво! — радостно воскликнулъ Кьюслингъ.
Это одобреніе еще сильнѣе подзадорило Ёна: онъ всталъ, порылся въ карманѣ жилета, вытащилъ оттуда полкроны и кинулъ ее на столъ, говоря:
— Вотъ это на колбасу!
Кьюслингъ былъ ошеломленъ и побѣжденъ. Право, это было уже слишкомъ.
— На колбасу? Какъ, такъ много? Да въ умѣ ли ты! — воскликнулъ онъ. А Ёнъ стоялъ, точно окаменѣвъ въ своей гордости, и раздумывалъ, что бы такое еще сдѣлать для насъ. Онъ схватилъ Кьюслинга за пуговицу и произнесъ торжеетвеннымъ тономъ:
