Удивленная Пираллида не сразу нашлась, что сказать.
— Послушай, Марк Эмилий, я готова увидеться с тобой в другое время. Друзилла всегда была мне дорога, — покривила она душой. — Признаюсь, для меня не было человека в Риме ближе ее. Но сейчас я очень занята. Давай встретимся завтра!
Лепид, видя ее непреклонность, настаивать не решился и условился приехать к ней, едва зажгут первые огни. Уходя, он бросил быстрый взгляд на дверь и обомлел. В щели занавеса, он мог поклясться, мелькнуло мужское лицо. Неужели Пираллида лгала ему, уверяя, что не обслуживает клиентов в дни траура? Что ж, это обстоятельство можно использовать против нее, если она откажется быть откровенной. Надо только узнать, кто был в ее доме.
Приказав рабам укрыть носилки в узком викусе, он стал ждать. Маленький дворик перед домом просматривался отлично. Ожидание было вознаграждено довольно нескоро, на улицы Рима спустилась ночь, но никто на Субуре не попытался прогнать ее огнем. Зловещая тишина таила в себе опасность. Эмилий уже начал нервничать, как вдруг калитка отворилась, и Лепид увидел мощную фигуру, закутанную в плащ. Раб, вынырнув из-за поворота, поспешно подвел коня, вынырнув из-за поворота, и зажег факел для своего господина. Свет выхватил из тьмы черты лица всадника, в котором Эмилий с ужасом узнал Макрона.
Но тут, к его удивлению, еще один человек вышел следом из калитки и пошел вдоль ограды в сторону, противоположную той, куда уехал бывший префект. Он немного прихрамывал на левую ногу. Неужели дядя Калигулы? Послышался характерный скрип, из которого Лепид заключил, что незнакомец уселся на носилки.
Лепид, озадаченный всем произошедшим, дал рабам приказ возвращаться во дворец. Завтра ему будет о чем поговорить с гетерой.
Наступил последний день Весталий. Никаких торжеств, обычных для Рима и пригорода. Агриппина и Ливилла сидели на скамье в саду и молчали. Скука разъедала их жизнь, они уже раз сто поругались меж собой, девяносто девять помирились, и теперь каждая ждала, кто заговорит первой.
Ливилла обрывала лепестки розы, небрежно бросая их себе под ноги, и время от времени томно вздыхала. Агриппина, зло сузив зеленые глаза, наблюдала за мельканием ее пальцев. Наконец, терпение ее лопнуло, и она ударила сестру по руке, выбив цветок.
— Хватит уже! Ты меня раздражаешь!
Ливилла молча потянулась за новым цветком. Агриппина вновь вырвала у нее бутон и закинула подальше.
— Это тебе хватит! — закричала Ливилла. — Я не виновата, что он не отвечает на твои письма! Мне надоело, что ты срываешь зло на мне из-за своей любовной неудачи! Влюбись в другого, сестра!
