Оратор, насладившись произведенным эффектом, не опуская указующий перст, продолжал.
— Это существо, этот недоразвитый упырь, мог нанести всем нам непоправимый вред. Лишить работы и дальнейших перспектив к безбедному счастливому существованию. Всех ждала мучительная голодная смерть…
Среди разбуженных пронесся ропот возмущенного негодования. Сзади раздались выкрики "Долой!" и "Да здравствует…" Белокаменный реакцию зала прочувствовал правильно и решил двигаться дальше.
— У нас с ментами существуют негласные, серьезные договоренности. Я им плачу большие деньги только за то, чтобы они вас просто не замечали и по разным пустякам не дергали. Но и у них было условие — никаких наркотиков и наркоманов только в этом случае взаимовыгодное процветание будет крепнуть и процветать. Я вас всех лично предупреждал о запрете на любые виды наркотиков. Если вот он, — он с возмущением ткнул в сторону сидящего на полу наркомана. — …Так любит эту дрянь и стал зависимым от нее настолько, что не обращает внимания на предупреждения… Не обращает внимания на стоны оставшихся дома, наших с вами, голодных матерей, детей и стариков. Ну, что ж? Он получит своей любимой отравы сполна.
Каждый видел, насколько тяжело давались оратору такие грубые слова, от которых так кружиться голова.
Данила осмотрел притихшие ряды слушателей, после чего ткнул пальцем в сторону Рысака:
— Ты ему поможешь избавиться от извечной тяги к дури…
— У тебя для этого свои доктора есть, я вор и мне не пристало о всякую мразь, марать руки, — отказался от такой чести Рысак.
Ничего не говоря, и никак не реагируя на отказ Белокаменный недоверчиво покачал головой.
Повернулся и направился к выходу, по пути промокая носовым платком глаза, от предательски выступивших слез жалости. Взявшись за ручку двери, тем же носовым платком, самодержец дал отмашку своему псу приступать к экзекуции и с вздохом искреннего, человеческого сочувствия по поводу скорой утраты заблудшего, вышел из помещения.
* * *
Микробу дважды повторять не надо было. Он что-то скомандовал своим кровавым подручным и они, прижав беднягу к полу, удерживали его до тех пор, пока один из них с кликухой — Егоза делал Говнюку инъекцию из невесть откуда взявшегося полного и даже какого-то нарядного шприца. Обреченный не сопротивлялся.
Даже если бы на его тщедушном теле, кровавые обезумевшего от безнаказанности палачи, стали отрабатывать приемы штыковой атаки, он вряд ли бы смог оказать сопротивление, т. к. все последние минуты он не сводил глаз с уже давно замеченного шприца, а сейчас только и мечтал о том, чтобы его поскорее укололи.
