Волосы у него были темные, кудрявые, а на подбородке — ямка.
У Винцаса тоже были темные кудри, только ямка на подбородке не такая глубокая.
Она искала счастье — цветок с пятью лепестками — и смотрела на Римантаса.
Сегодня к обеду были гости, и она задержалась.
Хозяйка не легла, как обычно, пришла на кухню.
— Ты всегда торопишься в это время. Иди. Посуду я сама перемою.
— Да нет, никуда я не тороплюсь, мне не к спеху.
— Иди, иди. Я все сделаю.
Она вышла.
Сирень давно отцвела. Зато пахло липой. Она быстро подошла к зарослям сирени, развела руками зеленые листья, ветки и прямо перед собой увидела по ту сторону забора два серых глаза.
И у Винцаса глаза были серые.
— Что так поздно сегодня? — спросил Римантас.
Она не ответила.
Смотрела в серые глаза, а он — на тяжелую желтую косу, уложенную на голове, на вспыхнувшие румянцем щеки и белый гладкий лоб.
— Идем ко мне, — сказал он совсем тихо, хотя их и так никто не мог услышать. — В конце сада две доски отходят. Только смотри, чтоб никто не видел.
Они пошли вдоль забора. Впереди она, он — сзади.
Она посмотрела в одну, в другую сторону, раздвинула доски и очутилась в саду нотариуса. Она тут же присела и огляделась. Высокая трава подступала со всех сторон, и не было видно ничего, кроме неба над головой. Она сидела, съежившись, прижав колени к подбородку и обняв ноги. Вдруг оробела, испугалась сама себя. Зачем она пришла сюда? Зачем пробралась в чужой сад, почему озирается, боится, что кто-нибудь увидит?
Он опустился рядом. Тронул за руку и сказал, сказал голосом Винцаса:
— Не думай, что ты сама… Это я каждый день смотрю на тебя, с каждым днем все нетерпеливее жду, когда ты выйдешь к сирени.
Он осторожно гладил ее руки, потом плечи, шею. Она зажмурилась, и тогда он поцеловал ее. Она впитывала каждый поцелуй, каждое прикосновение. И не противилась. Она сама коснулась темных Винцасовых кудрей, только боялась открыть глаза. Так, с закрытыми глазами, ей было лучше. С закрытыми глазами и ямка на подбородке не казалась слишком глубокой. Каждый его поцелуй, каждое прикосновение обжигали. И она не противилась. Не позволила только тронуть грудь и обнять за талию.
Потом вдруг рванулась, вскочила. Откинув две доски, чуть ли не бегом устремилась вдоль забора, нагнувшись, придерживая рукой растрепавшуюся толстую пшеничную косу.
— Ты придешь? — крикнул он. — Завтра?!
Она кивнула и понеслась еще быстрее.
Пахло липой, и гудели пчелы, сбирая мед, самый хороший, липовый.
