Вода в море продолжает подниматься. Она все сильнее набегает на берег, тем более что ветер дует с этой стороны. Высокие волны ударяются о слоистые камни, и вода белесыми каскадами стекает обратно по их отполированным бокам. В лучах солнца за скалистыми выступами, на которые сзади набегает откатывающаяся волна, вихрем взлетают мелкие хлопья рыжеватой пены.
Справа, в углублении полукруглого выреза залива, волны поспокойнее: одна за другой накатывают на берег, умирая на гладком песке, и отступают, оставляя за собой лишь тоненькие линии пенной каймы, неравномерно ложащиеся чередой кружевных узоров – бесконечно исчезающих и возникающих в новых сочетаниях.
Вот уже и поворот, и белый столбик на втором километре. (Отсюда до деревушки у большого маяка, находящегося в самом конце дороги, не более тысячи шестисот метров.)
Тут же появляется и перекресток: налево идет дорога на ферму, а направо – небольшая дорожка, вначале очень широкая, так что велосипед легко проходит по ней, но затем, сужаясь, она становится просто утоптанной тропинкой – где по обеим сторонам то там, то здесь мелькают участки разбитой колеи, едва просвечивающей между кустами вереска и карликового утесника, – места на которой едва хватает, чтобы ехать по ней спокойно. Через несколько сотен метров тропа отлого идет под уклон, спускаясь к волнистым подступам скалистого обрыва. Матиасу остается лишь съехать вниз.
В белой пыли поперек дороги пролегла прямая, шириной не больше ступни, теневая линия. Она шла немного наискосок, не полностью закрывая проход: ее скругленный, почти плоский конец не достигал и середины шоссе, вся левая половина которого оставалась незанятой. Между концом тени и низкой травкой на обочине, едва выделяясь на фоне серой пыли, лежал раздавленный трупик небольшой лягушки – задние лапки распластаны, передние – скрещены. Тело ее было совершенно плоским, как будто от него осталась лишь засохшая и твердая, уже неуязвимая шкурка, настолько прилипшая к земле, что напоминала тень какого-то животного, выпрямившего в прыжке лапы, но застывшего в воздухе. Справа от него настоящая тень – на самом деле гораздо более густая – начала постепенно бледнеть и несколько секунд спустя исчезла совсем. Матиас поднял голову и посмотрел на небо.
Солнце только что скрылось за верхним краем облака; его положение еще можно было определить по быстро пробегающей светлой кайме. Со стороны юго-запада тут и там показались и другие редкие небольшие облачка. Большинство из них были бесформенными, и ветер метал их клочьями, похожими на распустившиеся петли. Некоторое время Матиас следил за тем, как летящая по небу лягушка вытягивается и превращается в птицу, сидящую в профиль, с короткой чаячьей шеей, слегка изогнутым клювом и сложенными крыльями; можно было даже различить ее большой круглый глаз. В какую-то долю секунды гигантская чайка как будто уселась на верхушку телеграфного столба, тень от которого снова как ни в чем не бывало наискось ползла по дороге. Тени от проводов были не видны на белой пыли.
