— Погуляйте, женщины, минут пятнадцать.
Те с неохотой вышли, и, когда дверь закрылась, Ступин спросил:
— Он не овладел вами?
Спросил он об этом буднично, как о самом простом, и Нина ответила:
— Нет, я не далась.
— Вы не стесняйтесь. Это останется между нами.
Тогда она рассердилась, твердо сказала:
— Нет.
И увидела на бугристом лице Ступина облегчение, он согласно кивнул головой:
— Хорошо, хорошо… Значит, только покушение. Я так и запишу…
Потом он долго и нудно выспрашивал приметы насильника, какая у того была машина, не помнит ли Нина номер. Но она ничего не помнила, устала и попыталась быстрее отделаться от милиционера.
— Я больше не могу… — тихо сказала она.
— Хорошо, хорошо, — сказал Ступин, спрятал бумагу и ручку в свою сумку, потом вздохнул: — Вот, не было печали… Ну, поправляйтесь.
И она подумала: этот ничего не сможет, уж очень сероват мужичок, разве такой найдет… А может, и искать как следует не будет.
Виктор объявился на следующий день, после врачебного обхода. Он влетел в палату, крикнул:
— Привет, бабоньки!
Одна из соседок Нины взвизгнула, потому что переодевалась в это время, но он не обратил на нее внимания, кинулся к Нине, и она заметила в его глазах на какое-то мгновение ужас, поняла: видик у нее, наверное, был хорош. Виктор сумел перебороть себя, улыбнулся.
Ей всегда нравилась его улыбка, открывавшая яркие ровные зубы и собиравшая в уголках рта тоненькие насмешливые складки. Халат сидел на нем нелепо, сползал с широких плеч. Он огляделся, увидел белую табуретку, поставил ее рядом с кроватью Нины, сел и взял ее здоровую руку. От него сразу пошло приятное тепло. Вообще у него всегда были теплыми руки, это ее удивляло: даже в мороз, когда он брал в свои ладони ее пальцы, они сразу же согревались. Он объяснил: это у меня природное, чувствительность большая, мне даже теплый стакан горячим кажется.
Его насмешливые глаза погрустнели, но сказал он бодро:
— Я у главного был. Пробился. Хороший мужик. Говорит, отлежишься, и все в порядке будет. Ногу тебе хорошо собрали, а с рукой трудов не было. Но возились долго. Тут, между прочим, врачи — дай бог! Многим вашим московским носы утрут. Особенно хирурги.
Она понимала: он успокаивал ее, но в то же время верила в каждое его слово. Конечно же, она отлежится, синяки с лица сойдут, нога и рука срастутся.
— Боялись, нет ли внутренних повреждений. Говорят, обошлось. Только вот сотрясение… А это лежать надо. У меня, знаешь, сколько раз было? Пьяный геолог меня о кедр шарахнул, хотел вообще черепушку разбить. Дурной был мужик, как выпьет… Но знал много. Потом меня же и лечил. Отваром каким-то, и в палатке держал, следил, чтобы я не вставал. При сотрясении главное — вылежаться.
